Смешные истории

[Pratas]

ужасть ...

[Quadra]

Анек в тему : Ребенок читает "взрослую" книжку, и спрашивает у мамы:(
-Мам, а что такое "трансвестит"?
-Не знаю, у тети Гоши спроси...

[ТимохА]

выдержка из интим форума 18+

Внимание........не для детей!!!!

Нервных просим не читать.


Итак, пролог: объявление в разделе "Интим за деньги"
"Нежная, ухоженная и очень экстравагантная девушка из Северной столицы.
Очень приятная в общении. Тактичная. Отзывчивая. Тонкая талия, упругое
тело, эластичная кожа. Доставит вам массу удовольствия!" (прилагаются
6 фото и ТТХ)
Отзывы:
1. Первый. Фотографии подобраны со вкусом, резюме составлено прекрасно.
Цена должна соответствовать качеству. Жду отзывов.
2. Второй. Ну шо я могу сказать. Фотографии в целом не плохие,
старательно пытается скрыть природные недостатки. Не пропорционально
широкие бедра(может ракурс такой?), корма, то же вам скажу, подкачала
( см ф.6), вроде веслом кто с будуна по ней приложился, лобок хорошо
развит, косвенно указывает на имеющиеся наружные половые губы. Надо
пробовать, хоть по виду и Хохляндия (иль ошибаюсь?). Но перед столь
ответственным экспериментом хотелось бы услышать мнение других
товарисчей. Да, чуть не забыл, старый советский холодильник (ЗиЛ или
Ока, sorry, не разобрал) в ее оформлении смотрится весьма эротично,
господа и делает непрозрачный намек на хрущобу или нечто в этом роде.
Это к слову, чтоб не было неожиданностью.
3. Третий Второму. НАСЧЕТ ХОЛОДИЛЬНИКА ПРОТРИ ЛИНЗЫ
ЭТО ЖЕ "ЮРЯЗАНЬ"
4.Четвертый. Телефон тот же, что у Карины ВИП, Лизы, Наташи и хрен
их там разберет кого. Ул. Софьи Ковалевской, девятиэтажка
в Пиздюково-Собакино, толпа народу. Хата убитая, естессно. Был летом,
посмотрел на Кристину и уехал.
5. Пятый. Если про холодильник, то это Ока-6. У меня тоже такой (хотя
и не Хрущеба)
6. Снова второй. Ну шо я могу сказать по результатам данной дискуссии....
С холодильником не обшибся, судя по наличию товарисчей имеющих такой
агрегат в собственности. Все остальное как всегда - Мухино-Собакино
и т.д. и т.п. со всеми вытекающими последствиями. Жаль, что не выступили
товарисчи, побывавшие вблизи данной особи на расстоянии прямой видимости
без оптических приборов и оснащенных соответствующими средствАми защиты.
Будем'c жадть'c и с большим вниманием выслушаем их выступление.
7. Шестой. Дабы избежать встречи с холодильником пригласил к себе.
На счет второго размера - погорячились. В остальном остался вполне
доволен. Умеет и поговорить, что встречаю в последнее время крайне редко
среди представительниц древнейшей профессии.
8. Седьмой. Позвонил, договорился, поехал..... и как мудак простоял
под подъездом 30 минут, а когда позвонил, то мне вежливо предложили
остыть, т.к. эта СУКА уехала, в общем обосрали теперь обтекаю. Делайте
выводы, господа. А ехать и правда в Ошмонделкино.
9. Восьмой. Не, мужики, не знаю, у меня все прошло как по маслу. Хата,
правда убитая, но девочка замечательная. Че там Ротмистр
непропорционального увидел в корме не понимаю. Трахается, сосет,
замечательно, обязательно второй раз поеду
10. Девятый. Господа! 5-раз просмотрел фотки. ГДЕ ХОЛОДИЛЬНИК ??? Или
это новый прикол ?
11. Десятый. Эк вы, мужички! Эвон девушка пишет: из Северной столицы,
мол, я. Холодком от нее, ласковой, веет. И согреть некому. А ты -
холодильник, холодильник...
12. Одиннадцатый. Прям с порога бросился рассматривать холодильник.
Уж столько споров от него. ОКА Муромского завода. Даже внутрь заглянул,
на что тут-же предложили перекусить. )))))
13. Второй. Ну так просветите же меня наконец сирого: что лучше? Она
или холодильник?
14. Двенадцатый. Бригада грузчиков доставит холодильник любой марки
в любую точку Москвы. Недорого и быстро. Интим не предлагать.
15. Тринадцатый двенадцатому. А скока стоит час доставки холодильника ?
И если всю ночь доставлять будут то тогда как? ))))
16. Четырнадцатый. Последние три фотки срочно заменили на три первых -
хотят скрыть корму и прекратить обсуждения холодильников. ТОЛЬКО **ать!!!
17. Пятнадцатый. ПАРНИ! ВЫ ХОЛОДИЛЬНИК ЕБіТЕ ИЛИ ДЕВКУ??!!ВОТ ТУТ ВЕСЕЛО
У ВАС! ПОЯВИЛАСЬ ИДЕЯ ПОМЕСТИТЬ ФОТОГРАФИИ ХОЛОДИЛЬНИКА В РАЗНЫХ
РАКУРСАХ -- ПО ХОДУ ТАМ БОЛЬШЕ БУДЕТ ОТЗЫВОВ! )
18. Сама девушка. Итак, продается холодильник "ОКА 6" с двумя
холодильными камерами (морозилкой и общей камерой).Его характеристики
таковы:Общий внутренний объем - 300 кубических дециметров, из них
морозилка - 45.Габариты - 1435мм x 590мм, глубина 650 мм.Мощность -
2.2 кВт.Возраст - 15 лет, находится в хорошем состоянии.Самовывоз
из района метро "Петровско Разумовская"
19. Шестнадцатый. Вот спасибо Девушке за ТТХ "Оки", а то народ
в непонятках, понимаешь ли. Только как же ты теперь без холодильника.
Енто ж как "визитная карточка" у тебя была. Думаю вместо него раритетную
машинку швейную прикупить надо, ассоциации будет вызывать другие. Народ
тогда так п о т я н е т с я. Всем удачи.
20. Двенадцатый тринадцатому. Если холодильник блядский, то и цена
соответствующая. И зачем он тебе на всю ночь, или это новая мулька -
РЕФРИЖЕРАТОРОФИЛИЯ.
21. Семнадцатый. ЧЕСТНОЕ СЛОВО!!!! Давно я так не смеялся!!!!!Этот форум
достоин почетного места в любом юмористическом журнале Получил
маСССССССу удовольствия. Теперь обязательно при походе к феям буду
внимательно изучать их холодильники
22. Второй. А как все начиналось, господа, как начиналось! Кухня,
девушка, эротично прислонившаяся к холодильнику времен войны и покоренья
Крыма, масса гипотез относительно его происхождения и причастности
к этому указанной особы..... НУ СКАЖИТЕ ЖЕ МНЕ В КОНЦЕ-КОНЦОВ: МОЖНО ЛИ
ЕЕ ТРАХАТЬ И КАКАЯ У НЕЕ ЗАДНИЦА И ПОЛОВЫЕ ГУБЫ, ЦВЕТ ВОЛОС НА ЛОБКЕ
И БРЕЕТСЯ ЛИ ПОД РУКАМИ? Е,,,СЯ ХОЧУ, но боюсь, не экспериментатор,
знаете ли, господа, хочется знать есть ли там зубы.....
23. Восемнадцатый. Зубы!? В холодильнике??!!...
24. Второй. Зачем в холодильнике? В пи..е!
25. Девятнадцатый. Холодильник, холодильник... Где девка?? Девка где...?
26. Двадцатый. Пока не удалили - девушка некрасивая (ну да не в красоту
ее трахать, так что сойдет), фигура вроде ничего. А вот холодильник
не успел увидеть - от этого мучаюсь и страдаю
27. Двадцать первый. По моему админу пора добавить раздел "Девушки
с холодильником"....
28. Двадцать второй. . Теперь девочки предлагают новые цены: Выезд
(2 часа) 3000 (5000)Выезд (на ночь) 150 (250)Апартаменты (2 часа) 3000
(3000)Апартаменты (на ночь) 150 (250) Цены в скобках даны за секс втроем
с холодильником:))))))))))))))))))))))) )
29. Двадцать третий. Ebetsja horosho, dajot v zhopy bez rezinki. Budu
v sledujuschem godu v Moskve, objazatelno zaedu.
31. Шестнадцатый двадцать третьему. Ну ... в зад и без резинки!! Боюсь
на следующий год не приедешь.В Анусе шансов намотать чего нибуть
не традиционного гараздо больше.Ты проверься. А вообше сотоварисчей
на сайте поубавилось, наверно у всех пред новогодний бум в бузинесе.
Тогда всем удачи. Девушке тоже, а чуть не забыл, холодильник продала
удачно?
32. Двадцать четвертый. Давно не посещал (страничку ),а не девушку(не
был ). Спасибо продвинутым товарищам за четко изложенный курс по встречи
с холодильником и может быть девчонки.
33. Двадцать пятый. Кстати, по поводу холодильников...имел я одну барышню
на катке...так писька моя примерзла к ее коньку..пришлось сударыне
писать...во как...а вы о о технике хай фай класса базланите
34. Двадцать шестая. Здравствуйте! Меня зовут Инна, мне 18 лет. Я
закончила школу топ моделей, и ищу место, где требуются красивые
девушки. Хочу попросить Вас написать мне немного про эту работу. Может
у меня получится? Меня интересует: 1. Нужен ли опыт? 2. Сначала очень
трудно и неприятно? 3. Клиенты бывают грубы? 4. Где и в какое время
работать? 5. Сколько можно заработать? Пишите blonde@aport2000.ru
35. Двадцать седьмой. Ну, мужики! Аж слезы из глаз! Видимо придется
ехать-проверить надо бы продали холодильник или нет. Девчонке теперь
можно ведь и цену задрать: приехал холодильник посмотреть-прикупить,
заодно под это дело с хозяйкой "поборолся" ))
36. Двадцать восьмой девушке. Могу предложить услуги по фотомонтажу
и вернуть народу его достояние
37. Двадцать девятый. Я над вами хуею!!!! Вы че ЭНЕРГОФИЛЫ? **ать ее
можно или нет?!!! Ща от злости пойду в морозильную камеру вставлю!!!!!!
38. Тридцатый. Хлопцы, а мне кажется, что она уже нормально проживет
и без клиентов - одним показом холодильника за деньги. Блин, пойду
смотреть!..
39. Тридцать первый. Нашел! Нашел! Вот он! В смысле холодильник. Только
девка другая! http://devochki.ru/cgib/card2238&pic.....
40. Тридцать второй. Народ, а если ее в холодильнике выебать в жопу без
резинки? Вот это крутой экстрим, за это и денег не жалко забашлять. Ведь
никто такого больше не предложит. Давно хожу в этот чат, но теперь надо
бы все-таки съездить - раритет понимаешь.
41. Тридцать третий. Народ, девчонка уехала от своего холодильника,
в квартире живет какой-то несчастный чайник, врет, горемыка, что номера
своего телефона еще не знает Если кто заметит нашу девушку в другом
месте - сообщайте немедленно! Встречаемся у нее! ПС Вива Второй- какая
дискуссия!
42. Тридцать четвертый. Девчонка видать , чтоб не возится с
холодильником, решила сразу квартиру сменить..
43. Тридцать пятый. A s analom-to kak? Kak s analom-to?

[Quadra]

Я не понял, а с холодильником то что случилось?

[Quadra]

Россия, НaчШтaба округа вoзвpащаeтся со cборов и вызывает старую опытную
машинистку:

- Вeрa Иванoвна, надо срочно подготовить Приказ командующего округом "О состоянии воинcкoй дисциплины". Вы готовы?
- Гoтова.
- Ну и отлично. Тогда начинаем..
(ходит по кабинету и диктует)
__
- ЁБ BАШУ MАТЬ!!!!
М: (мaшиниcтка печатает)
"Товарищи офицеры!"

- НИКТО НИХУЯ НЕ ДЕЛАЕТ !
М: "В войсках упала воинская дисциплина"

- ФСЕ ЛЕЖАТ И ДРОЧАТ !!
М: "Командиры устранились от выполнения служебных обязанностей.."

- МЕДНОГОЛОВЫЕ ОПЕЗДАЛЫ, *ля, ПОЛЗАЮТ КАК БЕРЕМЕННЫЕ МАНДАВОШКИ, ВОДКУ
ПЬЯНСТВУЮТ, БЕСПОРЯДКИ НАРУШАЮТ, ЕБУТ ВСЁ, ШТО ШЕВЕЛИТСЯ !
М: "Воспитанием никто не занимается, строевая выучка ослабла, участились
случаи пьяных дебошей и бесчинств по отношению к местному населению...

- **ать ФСЕХ!!!
М: "Приказываю!"

- ЭТОМУ НОВОМУ ПРЕЗЕРВАТИВУ, ЧТА ВОЗОМНИЛ СИБЯ ДИРИЖАБЛЕМ, КЛИЗМУ С ПАТЕФОННЫМИ
ИГОЛКАМИ, А НЕ ЛАМПАСЫ!
М: "Командира дивизии полковника Иванова предупредить о неполном служебном
соответствии..."

- ОСТАЛЬНОЕ СТАДО ПУСТЬ ВЫЕБЕТ САМ!
М: "Остальных виновных комдиву наказать своей властью"

- ПИЗДЕЦЦ!!
М: "Командующий округом генерал-полковник Петров"

[Pratas]

БУГАГА )))

[Quadra]

Последний девственник Кенигсберга (римейк)

Чернота бездонного неба, с яркими, колющими глаз звёздами.
На улицах засыпающего города уже почти пусто, уже почти тихо, уже почти...
Они шли по тёмным улицам, пиная желтые листья, никуда не спеша, вдыхая осеннюю прохладу, раздвигая плечами тишину.
Не просто так шли. По делу. Ну, как по делу... Да не, наверно всё-таки по делу...
В патруле ребятки.
Итак, Калининград. Поздний вечер. Старлей и два курсанта.
Скуки ради дискутируют.
- Ну а скажи, хреново что ли вам по городу весь день шататься?
- Нее, тыщ старший лейтенант, в патруле одно, в увольнении совсем даже наоборот.
- Ну и чем наоборот? Чем вы там, в увольнениях, свой молодой, цветущий организм радуете?
- Ну гуляем, там... с девушками...
- А! Секс?! Так вас и так каждый день... На плацу, под барабанную дробь...
- Занятие строевыми на плацу - дело в плане удовлетворения сексуальной железы абсолютно бесперспективное и...

«А-А-А!!!» - резко, по ушам, на одной ноте - женский крик.
Сердце стукнуло и упало куда-то в пах - «вашумать, кто же это так?...»
Распахивается дверь подвала, ураганом вылетает взъерошенная девица и, путаясь в спущенных трусах, скрывается в одном из подъездов.
«Изнасилование!».
Военных моряков хлебом не корми - дай чью-нибудь поруганную честь защитить. Троица решительно врывается в подвал: «Всем стоять, мля, тихо писаясь!»
Картина маслом: загаженное помещение какой-то каморки, тусклая лампочка под потолком, а посередине... курсант молоденький, глаза безумны, рот нараспашку, руки растопырены, дрожат, ноги подогнуты, стоит себе со спущенными штанами и.... позвольте, а что это у него там от пупка и до колен?
Ай-яй-яй, да он незамысловато обкакан. Живописно так струйками все стекает.
Но почему спереди?
Какая низость, обгадить будущего защитника Родины!
Видок, конечно, обескураживал, но раз пришли насильника вязать - хрен ли тут думать? Навалились и, стараясь не испачкаться, закрутили руки.
Как же вы, любезный, воняете!
Ну, а скрутивши, стали выяснять - что, мол, подвигнуло на развратные действа?
И слышат следующее...

Они шли, взявшись за руки, по ночному городу.
- Вот как представишь себе, - задумчиво сказала она, - вращается наша круглая Земля в бесконечном пространстве...
- Вообще-то Земля не круглая. Земля - это геоид. А для удобства построения картографических систем принимается как референц-элипсоид Красовского, Хейфорда или Бесселя...
- Кошмар какой. Слушай, а звезды, какие сегодня яркие... Вон, три, видишь?
- Вообще-то это Пояс Ориона, а вон, правее, видишь - это Большая Медведица, если взять расстояние между двумя звездами, которые составляют край ковша, и как бы продолжить их по направлению вверх семь раз, как раз упрёмся в Полярную звезду. А если идти в направлении этой звезды, придёшь на Северный полюс, а если...
- Ты умный такой... Отличник, наверное?
- Я с золотой медалью школу закончил. Между прочим, единственный у нас в поселке... городского типа.
- Типа городского?
- А? Ну да.
- А девушку отличник будет сегодня целовать типа страстно?
- Слушай... вон к дому твоему пришли. Неудобно как-то, мы ж люди-то интеллигентные...
- Так! Мне это уже надоело! Сколько можно за ручку... Всё! Идём в подвал... как интеллигентные люди!
Решительно распахнула ногой знакомую дверь и начала спускаться. Курсант робко шёл следом.
Засопела.
- Блин! Да что ж воняет-то так! Вроде, не воняло сначала!
- Вообще-то это потому, что фекалии подсыхают и покрываются корочкой, а когда их ногой...
- Замолчи, пожалуйста! А то девушка сейчас блеванёт неинтеллигентно!
Зашли в какую-то подсобку. Комнатушку слабо освещала тусклая лампочка.
Она протянула ему дощечку и мило улыбнулась:
- Надо какашки разгрести...
Благоустроились.
- Ну, целуй давай... страстно... а дальше поглядим... - томный взгляд.
- Да я в общем-то...
- А я сказала - ПОГЛЯДИМ ДАЛЬШЕ! Целуй!

- А до меня у тебя... ну это... ну как сказать... были мальчики?
- Нет. Были две девочки, но они сейчас у бабушки... Что?... Что так глазки пучим?... Ой, не могу! Да шутка это! Старая! Ну, вы там вообще в своей казарме... Ой! Да ты ещё скажи, что мальчик?... Не пугай меня! Почему ты так смотришь?! Господи! Быть не может! Девки охренеют! ИДИ СЮДА БЫСТРЕЕ!

Тускло светила лампа.

- Ох какая ты... люблю тебя... господи... ооох...
- Варя я...
- Варя... хорошо как... уууух... какое имя...ууу...
- Какое?
- Уууух... мммммм...
- Аллё! Какое?!
- Что?.. уууммм...
- Ну, имя, какое?
- ААААААУУУУУХ!... фууу... - опустошенно, - У кого?

- Всё?!... Так. Будем тренироваться. Это ж надо... Отдохни пока. И расскажи чего-нибудь.
- Чего?
- А ты скучаешь по мне? Ну когда ты в училище, и меня рядом нет? - задумчиво теребит локон.
- Ну.
- Ну - да, или ну - нет?
- Ну - да.
- Как скучаешь?
Смотрит пристально.
- Говори давай, как скучаешь?!! - чуть раздраженно.
- Ну как... ну скучаю...
- КАК СКУЧАЕШЬ!
- Что ж ты орёшь-то... как-как...
- Аааа... - смотрит хитро, - вручную? Ой я не могу - покраснел!... Иди сюда...

Руки уперты в батарею.

- Ты так и будешь молча сопеть?
- Ммм... а чего... уммм... говорить?.. Ууух...
- Ну, ты даёшь! Эксплуатируешь тут девушку по полной,... а поговорить?!
- О чём? Ммм... Я вообще-то в сельхозинститут... ухх... хотел поступать... ооо... а потом решил... ууу... военным буду... ааа... мои все удивились очень... ой...
- Ты уже кончил?
- Нет, я же еще на первом курсе... ууууф...
- Я вообще-то... ладно, не отвлекайся...

От нечего делать пошарила вокруг взглядом. Оба-на!
В подвальное окно замечательно просматривается, как топают с работы припозднившиеся соседи... Значит и их,... как на ладони,... очаровательно...
- Быстро! Лампочку! Нас видно!
- А? Аааах... уууух...
- Лампочку выкрути быстро! Да что ты глазами хлопаешь?!! Руку протяни, лампочка у тебя над головой!

Нервная обстановка.
Влажные руки.
Два дела одновременно...
Законы физики никто не отменял.
Короче, заряд ушёл в батарею.

Расслабленный девичий организм, не ожидавший подобных электрических экзерсисов, радостно ответил актом дефекации.
Опустошенное тело, издавая громкие крики, унеслось в места постоянного обитания.

Патрульные корчились и поскуливали.
И отпустили, конечно, эротомана. Потому как чувство прекрасного, оно и патрулю не чуждо. Вот.

[ТимохА]

Синдикат (С)
Если бы Ильф&Петров жили в наше время, то их творчество выглядело бы так...
Сей монументальный опус принадлежит перу камрадов mobilshark & DeaD_Must_Die

Часть 1. Окалина судьбы.
Тем тихим воскресным утром старый одесский дворик на углу Успенской и Преображенской проснулся неожиданно рано и весьма неприятно – в коммунальной квартире номер два прогремел взрыв. Ни фатальная ошибка шахида, примеряющего перед зеркалом нарядный увесистый пояс, ни сбитый малыми силами украинских ПВО Карлсон, нарушитель незалэжного воздушного пространства, не стали причиной этого инцидента. Это был взрыв молдавско-гагаузской напряженности, вот уже несколько лет нарастающей в локальном пространстве коммуналки…
На зассаной котами тряпке в общем коридоре очнулся алкоголик и дегенерат Кукла Геннадий и устроил всем громогласную побудку:
– Пидарасы, вставайте! – взревел неподходящим к его рахитичному телосложению басом усатый до ахуения алкаш. – Вставайте, пидарасы! – повторил он для спящего меньшинства, но проснулось в основном большинство, и им было особенно обидно.

Вообще-то, Кукла Геннадий не всегда был Куклой и уж тем более алкашом. Согласно данным паспортного стола он числился как Кукля Геннадий Богданович, а согласно трудовой книжке, являлся сварщиком шестого разряда и когда-то давно ловко варил в горах Армении стыки газопроводных труб. Местные начальники, не постигавшие молдавской фонетики, быстренько переименовали его в Куклу. На одной из шабашек, газифицируя за большие деньги очередное горное село, он лишился среднего и безымянного пальцев на левой руке, поскольку придерживал этой самой рукой влекомую погрузчиком трубу. Правой рукой Кукла бережно придерживал висящий у него на боку японский сварочный аппарат постоянного тока, на удивление компактный и лёгкий. Кукла хитро прищуривался, вспоминая как ловко он спёр вчера этот беспезды ценный девайс из бытовки прикомандированной «левой» бригады, растопыривал пальцы в сладкой истоме и не заметил, как с лязгом соединившиеся стыки мгновенно оттяпали попавшие внутрь пальцы.

Фантомные боли травмированный Кукла начал заглушать алкоголем, постепенно перейдя с коньяка на водку; пропил всё ценное движимое имущество, включая злополучный аппарат. И занырнув еще глубже, начал потреблять самогон, настоянный для крепости и неповторимости букета на курином помёте, и вынырнул спустя несколько лет в принадлежащей ему комнате коммунальной квартиры номер два по известному уже адресу. Кроме недвижимого имущества, Кукла имел имущество движимое – «болгарку» и сварочный аппарат Русич-2200 в синем пластмассовом корпусе, нижнюю часть которого политкорректный экс-сварщик покрасил желтой масляной краской. Справедливости ради надо отметить, что Кукла, несмотря на наглухо пропитой организм, был гуру дуги, держака и электрода. А мастерство, как известно, не пропьёшь.

– Какая такая жаба трогала своими пакшами мою бочку? Ааааа, *ля?! – ощупывал он наглухо закрученную заливную крышечку приготовленной накануне к апгрейду двухсотлитровой металлической бочки, неосмотрительно оставленной им на общей кухне. Крышка молчала и не поддавалась, будто какой-то наносварщик умудрился ночью заварить ее изнутри и теперь сидел внутри герметично запечатанной ёмкости, потирал свои наноладошки и мерзко хихикал, прислушиваясь к воплям мегасварщика, метавшегося снаружи.
– Сууууки! Куда ж я теперь продукт дену? Всё ж готово и сахар, и дрожжи, и змеевик! Клиент ждёт! Кто затянул крышку? Суууки! – снова завёл он свою песню и резко метнулся к себе в комнату. Через минуту в его руках задорным будильником зажужжала «болгарка».
– Вззззззззыыык, *ля! – сказал бешено крутящийся отрезной диск, вгрызаясь в плотный металл крышки.
– Дадащъ, нахуй!!! – ответила бочка, когда диск пропилил крышку насквозь, и раскалённые частицы абразива и окалины метнулись внутрь.


После этого краткого, но содержательно диалога, Кукла Геннадий, не успев вставить в него и словечка, получил наконец-то открывшейся крышкой по зубам, которую выбило из бочки с нехуёвой скоростью. Чувствуя, как горят его и без того жиденькие волосенки, ресницы, брови, роскошные усы и прочая щетина, он кенгурячьим прыжком взмыл всем организмом вверх, им же высадил оконную раму и вылетел во двор. Летел он красиво, раскидисто, но недалеко: первый этаж, к сожалению, не позволил воспарить горе-сварщику навсегда. Крепко сжимая в руках болгарку, он на пару секунд впал в прострацию, раскорячившись обугленным Фредикрюгером на обломках окна, но быстро восстал из ада, увидев в трех метрах от себя злого демона квартиры номер два, который априори являлся виновником всех трагических происшествий с ее обитателями. Демон был молод возрастом, субтилен телосложением, плешив, носил на ебальце очки в роговой оправе, сжимал в одной руке потертый скрипичный футляр, в другой – собаку модели «такса» по кличке Валя (или Валентность) и обильно ссал в правую штанину, отчетливо понимая, что сейчас его будут пиздить.
Внимательный читатель, прочитав описание внешности юноши, стоящего перед поверженным покорителем металла и небес в тихом одесском дворике, ухмыльнётся про себя и воскликнет: Агабля! Ну конечно, жидёнок! Всю Рассею… тьфу, *лядь, всю Украину продали!
Опровергнем сразу же – йух вы угадали. Всё гораздо хуже. Он гагауз.

Гагауз Рома Ухозад был одаренный, подающий надежды химик-практик, правда, несколько простодушный и болтливый в силу своей виноградной национальности. Смелые эксперименты, поставленные им ещё в детстве, оставили неизгладимые следы на его и без того незаурядной внешности. Рома рано облысел из-за того, что частенько пробовал на язык растворы сульфида натрия, борной кислоты и прочие химические калии. Ожоги разнообразнейшей степени тяжести то там, то сям украшали его продолговатое, тщедушное тельце. Однажды, увлекшись экспериментом, он утратил мизинец, растворив его в серной кислоте. Не свой, правда, а учителя химии, но всё же… Соседи Рому не то чтобы не любили, они его, суку гагаузскую, ненавидели всеми фибрами своих организмов, закрытыми и открытыми чакрами, ливером и небритыми подмышками.

Причина проста – свою переносную домашнюю лабораторию Рома разворачивал на общаковой кухне с использованием чужой посуды. Мыть за собой Ромчик не любил, и остатки химических опытов частенько попадали вместе с пищей в эти самые ненавидящие его организмы. Список его достижений за десять лет плотного увлечения химией ужасает и впечатляет, ибо Ромой было синтезировано:
Амфетамин
Метамфетамин
Эфедрин
Опиум
Героин из опиума
2-сi
2-cb
2-cd
этилбромид
этилнитрит

Сам Рома результатами своих опытов брезговал. Максимум, что он потреблял – полтора-два куба опиухи, потому что доставать оттуда героин его обламывало. Зато добрые соседи по незнанию точили всё, что бы он не изобрел, а уже после проведения клинических испытаний вундеркинд пускал продукт на продажу… Как-то раз, замутив очередное зелье в кастрюльке с надписью «Галя», он пошел гулять, а когда вернулся, ахуел. Библиотекарь тётя Галя, тихая интеллигентная женщина, никогда не державшая в руках шпателя, сделала во всей квартире легкий косметический ремонт: ободрала у себя в комнате обои, сняла ногтями слой штукатурки в коридоре и вскрыла нахуй полы везде, куда смогла добраться. Привести в жилое состояние коммуналку жильцам удалось только через месяц, Рому как обычно били, да так, что он снял данную рецептуру с производства.

Другие обитатели тоже частенько травились результатами научных исследований. Но больше всех доставалось невнимательному Кукле Геннадию. Чего только не перепробовал он за последние несколько лет. Четыре ожога пищевода, восемь ожогов верхних конечностей, потерю тридцати процентов кожного покрова и одну клиническую смерть перенёс Кукла благодаря стараниям одаренного студента. А какие у него были галлюцинации! Не галюны, а кино с Михаилом Кокшеновым! Такого леденящего кровь ужаса не дай Джа никому. Именно поэтому организм контуженного Геннадия сразу же указал на Рому, безошибочно определив в молодом естествоиспытателе очередную причину своего охуенного недомогания.

Накануне этого замечательного утра пытливый гагауз вернулся из деревни. Бабушка Пладуца затребовала Рому на выполнение ежегодной повинности – прополку своего пришедшего в абсолютное запустение огорода, с трамбовкой выполотых сорняков в компостную яму. За каким хуем бабке, уже пять лет не возделывавшей приусадебное хозяйство, нужен был компост – никто не знал, но Рома очень боялся приближаться к зловонной яме, в которой под слоем свежевыполотых сорняков что-то тихо побулькивало, шевелилось, изредка постанывало и похрюкивало. Казалось, что вот-вот оттуда выпрыгнет многолапый желто-зеленый монстр, схватит Рому щупальцами и утянет за собой в свой хрюкающий огородный ад.

Пятилистовым сорняком, известным в народе как конопля, Рома монстра не подкармливал, а сметливо откладывал в сторонку и приехал от бабки с нехуёвым по размерам мешком переработанного и подсушенного зелья. Устало волоча поклажу мимо милицейских патрулей, он пришел домой и произнес традиционную гагаузскую благодарственную молитву «Хоум, свитчъ хоум». Тут же увидел припасенную Геннадием бочку и решил замутить в ней химку, чтобы не палиться с такими дикими объёмами добычи. Благо, запасы растворителя хранились у него в промышленных количествах. Назвав химический опыт околонаучным термином «экстракция ТГК», Рома быстро произвел необходимые манипуляции, забодяжив полбочки аццкого зелья, плотно закрутил крышку по резьбе, предварительно промазав внутреннюю её часть холодной сваркой для герметичности, после чего крайне довольный собой, улегся спать, чтобы спозаранку так бездарно выхватить за это по ебалу.

Но получивший по сусалам Рома расстраивался недолго. План мести созрел моментом. На кухонную Куклину полку с рюмками Рома поставил полную бытылку водки, предварительно приправив её такой смесью синтетики, что привыкший уже к серьёзным дозам Кукла по всем расчетам должен был окуклиться впизду и надолго. А может, и навсегда. Кукла Геннадий в ловушку попался как последний лох. Он притарабанил на кухню еще одну ржавую бочку, но узрел на полке бесхозный пузырь и, позабыв про все самогонные дела, не отрываясь, опустошил его из горла. Торкнуло сразу, потому как совершенно неожиданно Кукла увидел перед собой висящий в воздухе шампур шашлыка. Он пытался схватить аппетитное мясо рукой, но оно ускользало на маленьких свиных копытцах и как будто издевалось. Шашлык, мерзко хохоча и улюлюкая, выбежал из кухни в общий коридор и исчез за дверью лейтенанта милиции Овечкина. За бегающим шампуром кинулся внезапно оголодавший Кукла Геннадий с ножом и со всей дури забарабанил в дверь соседа, бывшего по совместительству участковым. Дверь открыл сам хозяин, а обдолбышу показалось, что на пороге стоит натурально овца.

– Ой, овечка! **ать тебя сусликом! Ты откуда здесь? Шашлык мой не видела? – спросил Геннадий и ласково потрепал соседа-мента по загривку…
Из сводки по ГУВД г. Одессы: «… 26 июня 2011 г. около 14-00 в квартире №2 дома №74 по ул. Успенской в ходе драки, возникшей на почве личных неприязненных взаимоотношений нанесены тяжкие телесные повреждения гражданину Овечкину Эдуарду Исмаиловичу, 1975 года рождения, участковому уполномоченному МОБ УВД Одесской области, выразившиеся в травматической ампутации полового члена. По горячим следам по подозрению в совершении преступления задержан гражданин Кукля Геннадий Богданович, 1954 года рождения, временно неработающий. При задержании Кукля Г.Б., в грубой нецензурной форме отказавшись слезать с водонапорной башни и мочась вниз на сотрудников МЧС, подверг последних риску для жизни. Проведенные оперативно-розыскные мероприятия, направленные на розыск полового члена Овечкина Эдуарда Исмаиловича к положительным результатам не привели. Незамедлительно объявленный план «Перехват» положительных результатов не дал. Мерой пресечения для гражданина Кукля Г.Б. избрано содержание под стражей».

Позже следствие установило, что Кукла Геннадий не расхаживал по улицам с хуем Эдуарда в кармане, а, заметая следы, сразу же кинул его в суп с фрикадельками, который в это время варила на плите учительница сольфеджио Изольда Яковлевна Сапега. Старая жидовка, плохо разбираясь во фрикадельках, заточила соседскую залупу с хлебом и удовольствием. Это был последний йух, побывавший у неё во рту…
…Трое суток спустя в камере № 38 одесского следственного изолятора глубокой ночью Кукла Геннадий сидел на параше, откладывая личинку. Личинка из-за изменения кукольного рациона из жидкого на твердый выходила солидно, по-хозяйски, тяжело плюхаясь в воду, заполнявшую парашу до краёв. При каждом плюхе, звучавшем особенно громко в уютной тишине, нарушаемой лишь попердыванием и посапыванием соседей, Геннадий испуганно втягивал голову в костистые плечи, не то от перспективы разбудить сокамерников, не то от брызг холодной воды, обильно орошающих его тощую жопу. Вдруг с Куклой заговорила стена соседней камеры:
– Три восемь, три восемь, прогони на два два.

Кукла от неожиданности произвел приводнение личинки такого размера, что спящему на наиболее близко находящемуся к параше спальном месте браконьеру Сёме приснился резвящийся на заре огромный сазан, глушащий своим хвостом малька на завтрак. Сёма резко схватился за йух, полагая его тротиловой шашкой, метнул в чудо-рыбу, привычно открыл во сне рот, чтобы не контузило, и кончил себе в трусы. По застиранному сатину разлилось тёплое поллюционное пятно.
– Водыця-то яка, дывы, божечки ж мои. Як парнэ молоко – пробормотал Сёма и перевернулся на другой бок.

– Ёба, три восемь, спите что ли?- продолжала надрываться стена. Кукла внимательно присмотрелся к тому участку стены, откуда доносился голос, поскреб заскорузлым ногтем кусок поролоновой губки, закамуфлированный побелкой в цвет стены, откупорил «кабуру» и сунул искалеченную руку в узкий лаз, справедливо рассудив, что здоровую руку совать куда попало не следует, йух его знает, что у них в тюрьме может скрываться в межкамерных магистралях. Однако, ничего непоправимого не произошло и в его ладони оказался небольшой шарик, герметично запакованный в слюду от сигаретной пачки, приплавленную зажигалкой.

– Чо это? – тупо спросил Кукла у стены.
– Ёба, ты кто, пассажир? Разбуди кого-нибудь неглушоного и скажи чтобы срочно Хоботу на два два загнали… или нет, буди смотрящего и давай его к «кабуре».
Кукла в темпе натянул труселя и дернул за веревку, к которой был привязан набитый спитой заваркой носок, обеспечивающий герметичность параши, чтобы скрыть в канализации результаты своего калометания. От резкого движения шарик, зажатый в его культяпой руке выпал и мгновенно исчез в водовороте, ловко проскочив среди куклиных котяхов, словно Жак-Ив Кусто, обнаруживший себя среди стаи белых акул без акваланга.

– ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ – завыл от такой подлости окружающего мира Кукла.

– Хули ты там воешь, папуас? Быра буди нормального каторжанина, ёба! – стена так взбесилась, что казалось, будто у нее сейчас вырастет нога с кирпичом вместо ступни, и страшно уебёт Кукле в слабо защищенный одними лишь трусами пах. От этого на Куклу внезапно снизошло поразительное хладнокровие.

– Щас – сказал он стене и заткнул ей рот поролоновым кляпом. Закупорив парашу затычкой, он набрал в нее воды, и, подставив под жопу невезучую руку-проебуху, упустившую важный шарик, ловко подхватил ей аварийно вышедший котях. Взвесив его на ладони, Кукла отточенным движением драгдилера отделил указательным пальцем полностью укомплектованной руки нужное количество продукта, а остальное предал погребению в воде, словно импортные боевые пловцы – террориста №1, бесследно и почти беззвучно.

Спустя пару минут, не обращая внимания на приглушенные кляпом угрозы окончательно ёбнувшейся стены, Кукла изготовил муляж шарика, твёрдым шагом сошел с парашного пьедестала и направился будить смотрящего, благо что пройти ему надо было всего четыре с половиной шага…


Часть 2. Два дома.

Напрасно Кукла боялся разбудить смотрящего – в казенном доме «дорога» дело серьёзное и функционирует круглосуточно. Смотрящий на удивление быстро и спокойно урезонил стену, сказав, что с ней общался камерный неофит, после чего передал злополучный окатыш по назначению, проделав загадочные манипуляции, во время которых он стоял на коленях лицом к параше и шерудил рукой в ее недрах, будто надеясь выловить там бездарно упущенное Куклой добро. Кукла стоял в сторонке и молча боялся, глядя на обтянутый полосатыми семейниками зад камерного верховода, торчащий из кабинки для отправления естественных надобностей. Уркаганские желтые пятки (тапочки их опытный владелец предусмотрительно положил под колени на парашный пьедестал) подергивались в такт гулкому шепоту:

– Ыть! Ёп! Назад! Тяни! Дома?

И кто-то далёкий, как день наступления поголовного коммунизма на всей планете, ответил из таинственных глубин канализации:

– Дома-дома!

«Нихуя себе Ихтиандр», – подумал Кукла.

– Учись, молодой, – покровительственно сказал ему смотрящий, не разменявший еще третий десяток, тщательно намыливая руки после покорения канализационных глубин.
«Ебал я такие науки», – тоскливо подумал Кукла и призадумался, каково ему придется провести минимум пяток лет среди людей, засовывающих руки по плечи в толчок.

Смотрящий же принял задумчивость Куклы за восхищение его навыками и начал проводить с ним курс молодого бойца, правда, пока сугубо теоретический. Он рассказывал о хитрых и изворотливых арестантах, кипятящих бумажный кулек с водой на обрывках простыней, таскающих в жопе чай и сигареты, добывающих электричество с помощью лампочки дежурного освещения и тюремного водопровода, голодающих по паре недель и более, а также другие, не менее удивительные вещи.
«Копперфильды хуевы, – грустно подумал Кукла и лёг на свою шконку. – Надо ноги делать из этого шапито», – была последняя мысль засыпающего сварщика…

Хата номер двадцать два, или, как говорят обитатели тюрем: «два-два», была «люксовой» – четыре шконки на троих арестантов. Верховодил в ней Ваня Хобот, примечательный своим зверообразным обликом и нестандартной антропометрией, из-за которой он и получил своё погоняло. Порнозвезда Рокко Сильфреди, окажись он на съёмочной площадке в обществе смазливой блондинки и Хобота, сьебался бы в ужасе причем как от стыда за свой обмылок, так и по соображениям личной безопасности – Хобот, при настигавшей его эрекции наглухо переставал соображать и мог бы запросто попутать личины, личности, рты и жопы. Возможно, расхожее выражение: «йух стоит – башка не варит» запустил в обиход кто-то знающий Ваню Хобота лично.

Вторым обитателем камеры номер двадцать два был главный энергетик города Одессы Лейба Моисеевич Шмеерзон, вечно недовольный всем еврей предпенсионного возраста. Судьба немало помотала Лейбу Моисеевича по белу свету, но нигде ему не было хорошо. В Биробиджане ему было слишком холодно, в Секторе Газа слишком жарко, а в Дубаи ни холодно, ни жарко – туда его не пускали. Несколько лет назад он репатриировал в Одессу, чтобы в конце концов очутиться в СИЗО по хозяйственной статье. За приличную по размерам взятку он устроился в тихой камере, обеспечивая лояльность к своей персоне латентного антисемита Хобота деликатесами из продуктовых передач. Хобот евреев не любил, но исключительно на воле. В тюрьме же, как известно, нет национальностей, особенно когда сокамерник обеспечивает постоянный приток из-за забора американских сигарет, цейлонского чая, колумбийского кофе и прочих сырокопчёностей. Третьим компаньоном в маленьком экипаже был ничем не примечательный ни внешностью, ни биографией молодой гопник Сопля – надо же кому-то шуршать по хозяйству.

Этой ночью все трое бодрствовали: Шмеерзон с недовольным лицом стоял у порога, закрывая своей костистой спиной «волчок» в двери камеры, Сопля, матерясь себе под сопливый нос, вылавливал из параши «коня» – сплетенный из ниток канатик с привязанным к нему «гревом», Хобот, лёжа на шконке, в который раз перелистывал «Трех мушкетеров».

– Слышь, Хобот, всё дома! – громким шепотом подал голос с параши Сопля, победным жестом вскидывая вверх перепачканную мокрую руку с зажатой в пальцах посылкой.

– Слышь когда в поле ссышь, – остроумно ответствовал ему Хобот, перелистывая страницу. – Хер ли ты орёшь, забивай давай, не тормози.

Шмеерзон, самовольно покинув вверенный ему для охраны и обороны пост, сел за стол, оживленно потирая ладони.

– Д'гузья мои, не будете ли ви столь любезны п'госветить ста'гого ев'гея в части, касающейся планоку'гения? Всю жизнь я манки'говал этой областью знаний, о чём сейчас иск'генне жалею. Ой-вей, Иван Пет'гович, ви даже не п'гедставляете себе, какая т'гава п'гоиз'гастала в ок'гестностях Би'гобиджана! Молодые шлемазлы т'гавили свои глупые о'ганизмы до такой степени, что у них пе'геставал стоять писюн! П'гедставляете, Иван Пет'гович – не-сто-ял! Нап'гочь отказывался 'габотать!

– Ыгыгы! – развеселившись, Хобот закрыл истрёпанный том и принял вертикальное положение. – Моисеич, я так рассуждаю, что теперь тебе йух без надобности? Похуй мороз, на старости лет травиться надумал?

– Ви сове'гшенно п'гавы, уважаемый Иван Пет'гович. Вот уже т'ги года как без надобности п'голёживает сте'гвец! – тут пунктуальный Шмеерзон задумчиво пожевал губами, произведя какие-то расчеты и продолжил: – Точнее сказать два года семь месяцев и двадцать т'ги дня!

– Вот ты веселишь, Моисеич. Нахуя тебе накуриваться, ты и без этого самоходный огнемет, гыгыгы.

Пока двое старших великосветски базарили, Сопля, не отходя с отхожего места, ловко вскрыл посылку и, растабачив содержимое, забил папиросную гильзу, взорвал ракету и передал Хоботу. Тот жестом показал на Шмеерзона – мол, новичку дай хапнуть от души. Лейба Моисеевич осторожно взял протянутый штакет и сделал пару напасов, после чего залип, прислушиваясь к новым для себя ощущениям. Говнокосяк сделал два круга среди участников заседания. По хате пополз необычный запах. Приход задерживался.


– Ээээ, коллеги, я, конечно, ничего в на‘гкотиках не понимаю, но напоминает, п‘гостите меня, какое-то говно… Чего ‘гади тогда эти би‘гобиджанские гои отказывались от волшебного общения с п‘готивоположным полом? Извините на худом слове, Иван Пет‘гович, но это не-по-сти-жи-мо!

– Это тебя с первого раза не прёт, – сказал бессмысленно улыбающийся Сопля, испытывающий лёгкую эйфорию, подобно той, которая приходит после банки безалкогольного пива. – Так часто бывает, старый.

– Ты чё, *ля, еблан тупоголовый, опять руки не помыл после параши? – Хобот, хапнувший еще пару раз, тоже просёк неладное. – Дай-ка остатки посмотреть.

– Дык эта, я же смывал три раза, а руки я перед ужином с мылом помыл. И эта, я сразу всё забил, там и было-то с гулькин йух… Да не гони, Хобот, план ничо так, может его катали с жопы, вот и шманит говнищем, – Сопля откровенно веселился, не замечая, с каким осуждением смотрят на него сокамерники.

– Иван Пет‘гович, не ‘гасст‘гаивайтесь из-за этого асоциального гоя, п‘генеб‘гегающего элемента‘гными п‘гавилами гигиены. Ви только скажите – таки Шмее‘гзон вам сделает! У ста‘гого Шмее‘гзоня есть дальний ‘годственник, ‘Гома Ухозад, к‘гайне талантливый в области химии молодой человек. На днях мы ‘гешим воп‘гос с на‘гкотиками, вот увидите, ‘гадикально ‘гешим!

– До‘гога пилюля к поносу, – передразнил Шмеерзона расстроившийся Хобот и, снова раскрыв книгу, завалился на шконку. Про себя он твёрдо решил выяснить, какой сумасшедший, явно ищущий страшной смерти, устроил ему такое небывалое западло.
«Как-то не совсем по-пацански получается – Хобот говна накурился… фубля, какой косяк будет, если это всё всплывёт. Ну, ладно, падла неведомая, считай ты от пидараса на расстоянии, тоньше чем из пизды волосинка, только пока не догадываешься об этом, каналья», – мстительно подумал начитанный Хобот. Над ничего неподозревающим Куклой Геннадием сгущались тяжелые свинцовые тучи…

Следующий день в тюрьме ничем не отличался от многих тысяч дней до этого – гремели бачками баландёры, разнося утреннюю пайку, гремели двери, выпуская кого-то на допрос, а кого-то на этап, обитатели камер стирали исподнее, играли в нарды и в карты, спрятавшись в недоступных для наблюдения уголках камер. Исключения составляла только срочная, не ждущая наступления ночи, почта, которую периодически вылавливали из параши в камере номер тридцать восемь и тут же передавали по месту назначения – это неутомимый Хобот чатился в тюремном Интернете, пытаясь установить своего обидчика. Он заранее договорился с опером, курирующим его камеру, что не сегодня-завтра им понадобится четвертый компаньон, тот, на кого Хобот укажет пальцем. Взаимопонимание было достигнуто за сто баксов предоплаты. Но счастливая звезда Куклы еще не закатилась окончательно: после завтрака неожиданно открылась «кормушка», в которой показался мутный после вчерашнего глаз надзирателя, проскрежетал ключ в замке, распахнулась дверь камеры, неудержимо рванувшая было к положению «нараспашку» но с лязгом остановленная коротенькой цепью фиксатора в положении «протиснуться бочком».

– Кукля, без вещей на выход! – проорал привычное заклинание конвоир. – На следственный эксперимент поедешь, показывать, как ты елду у милиционера отрезал, гыгыгы.

Этим же утром в старом доме номер семьдесят четыре в уже известной коммунальной квартире всё также шло своим чередом. Звенела на кухне посуда, часто-густо хлопали входные двери, грохотала в унитазе вода – обитатели привычно суетились. По обе стороны туалетной двери пререкались Изольда Яковлевна Сапега, вот уже полчаса как оккупировавшая сральное место, и библиотекарь-штукатур тетя Галя, которую после выполненного ею ремонта переименовали в тетю Шкрябу:

– Изольда Яковлевна, ну, сколько можно? – интеллигентная женщина переминалась с ноги на ногу, сжимая подмышкой персональный стульчак.

– Да дайте же мине, наконец, облЕгчиться! Только присела, оно уже шкребется. Чьто ви за люди такие? – просипела старая жидовка выдавливая из себя очередную толстую какуленцию.

– Побойтесь бога, полчаса уже под дверью стою. Вам там хорошо, а мне, между прочим, в себе держать для здоровья вредно.

– А ви не держите. Возьмите свои ноги и то, чьто между ними, и ходите к соседям в третью квартиру. Я слышала, там сейчас свободно.

– Но это просто издевательство какое-то! Я уже не могу терпеть.

– Я говорю, не изводите сибе нервы на копчике, несите свой тухес в третью квартиру, здоровее будете. Ви не представляете, какой у мине здесь геморрой.

– Старая курица! Открывай! – в отчаянии дернула ручку Шкряба.

– Галя, заберите свои слова обратно в рот, или я за себя не отвечаю! – послышался шум сливающейся воды, и из туалета выскочила недосравшая Изольда Яковлевна. Воспользовавшись моментом, Шкряба оттеснила соседку и юркнула к освободившемуся толчку.

Галя торопилась не просто так, на сегодня у неё были большие планы. В свои тридцать пять с хуем лет встречалась она с этим самым хуем крайне нерегулярно. После обеда к ней в гости должен был зайти постоянный клиент библиотеки Петр Николаевич, чья задроченная сутулая внешность не вызывала у неё особого энтузиазма. Но, как говорила её бабушка, на безрыбье и рак в пизде огурец, а посему шанс свой упустить она не хотела и путь к члену мужчины решила прокладывать, как обычно, через его желудок. Хотя обычно он гораздо короче.

Филиал столовой «Жарю-парю» в лице тети Гали начал свою работу. В предвкушении ночи любви, семь разнообразных блюд, включая фаршированную рыбу и пирожки, успела сварганить за утро очумелая библиотекарша и, умаявшись, села попить чайку с этими самыми пирожками. За чаепитием она размечталась, как сентиментальная *лядь, представляя как после сытного ужина в новом красном пеньюаре отдастся сутулому Петруше вся, с головы и до жопы. И всё бы ничего, только в кухонной суете она и не заметила, как вместо соды, сыпанула в тесто какой-то белый порошок Ухозадовского производства. Влетевшая на кухню Изольда Яковлевна прервала приятные размышления:

– Галя, зачем ви брали мою туалетную бумагу? Если я забыла, так вам надо хапнуть? Ви собственной сракой убили нашу многолетнюю дружбу! – завопила разволновавшаяся жидовка.

Ответить Галя не успела, на полуслове её оборвала резкая трель дверного звонка, и Изольда Яковлевна побежала открывать. На пороге стоял, отдуваясь и вытирая не совсем свежим носовым платком пот, градом катившийся из-под козырька форменной фуражки, тучный низкорослый человек в форме капитана юстиции. Под мышкой капитан держал человеческий манекен, обряженный в синюю спецовку и обутый в синие кроссовки «Адидас» с тремя белыми полосками.

– Так, гражданочка, капитан Небаба. Кто убил, кого убили, доложите четко и по существу, – капитан, ткнув манекеном в живот Изольды Яковлевны, принудил ее отступить с порога и по-хозяйски прошел в коридор.

– Ап, ап, – захлебнулась воздухом Изольда Яковлевна. – Чьто такое? Никого у нас не убили, сами все умерли, шоб они, заразы, были мне здоровы.

– Хорошо, поскольку убийство не имело место быть, то побудете понятой при следственном действии, – капитан, добравшись до двери Овечкина, забарабанил в нее кулаком.

Дверь открыл уже выпущенный из милицейского госпиталя Овечкин. Несмотря на строго соблюдавшуюся в лечебном учреждении врачебную тайну, на него приходили посмотреть как больные, так и медперсонал, поэтому лейтенант там долго не выдержал и в истерике написал начмеду расписку об отказе от госпитализации и вернулся в родные стены. Овечкин покинул госпиталь с некоторой помпой, с широко расставленными при ходьбе ногами и высоко поднятой головой. С обликом бравого офицера милиции диссонировала привязанная бинтом к ноге пластиковая бутылка из-под пива «Оболонь», в которую по трубочке катетера собиралась моча. Страдающей раскорякой он слонялся по квартире, пугая жильцов то и дело наполнявшейся бутылкой.

– Эдуард Исмаилович? Позвольте пройти для совершения дополнительных следственных действий, – капитан нацелился манекеном в овечкинский пах, но внимательный лейтенант изящным танцевальным па ловко ушел с линии атаки.

Войдя в комнату, капитан бросил своего бессловесного пластмассового спутника на аккуратно заправленную кровать. Порывшись в карманах, он выложил на журнальный столик металлическую линейку и палку сырокопченой колбасы «Векка», небрежно завёрнутую в бланк протокола допроса. Озадаченно глядя на непонятные приготовления старшего по званию, лейтенант осторожно опустился в кресло и тупо спросил:

– А что, кушать будем?

Капитан посмотрел на него с сожалением, как на тяжелобольного, развернул протокол, разгладив его ладонями, и произнес заученную фразу:

– Эдуард Исмаилович, должен предупредить вас об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Так, распишитесь здесь. Хорошо. Скажите, потерпевший, какого размера была часть органа, эээээ, утраченного вами при бандитском нападении?
Лицо Овечкина покрылось красными пятнами, губы беззвучно шлёпали одна об другую, будто аплодируя капитану, а содержимое бутылки «Оболонь» возмущённо забулькало.

– Что вы себе…

– Лейтенант, *ля! Отставить интеллигентские сопли! Убита женщина, наш советский человек, а убийца разгуливает на свободе! Гхм… извини, это не отсюда… недавно «Место встречи изменить нельзя» пересматривал. Короче – следствие зашло в тупик, на следственном эксперименте всё должно быть тютелька в тютельку, сантиметр в сантиметр – капитан, резко сменив тон, задушевно продолжил:

– Ты пойми, коллега, я ж не из любопытства интересуюсь, это ж процессуальный вопрос, ёк-макарёк…
Овечкин пунцово зарумянился и шепотом сказал:

– Двадцать три…

Капитанские брови медленно поползли вверх и коснулись козырька фуражки, залихватски нахлобученной на затылок наподобие матросской бескозырки:

– Да хорош пиздеть с утра пораньше! Двадцать три, *лядь! Иди гуся поймай и ему мозг еби! Или уборщице бабе Гуле расскажи про двадцать три! В глаза смотреть, сука! Быстро говори, *лядь такая! Правду, падло чесоточное, а то щас как ебану промеж ног, яйца в разных карманах понесешь, а заодно убийство Кеннеди и молдавские беспорядки на себя грузанёшь, пидаррас! – капитан заорал так, что его было слышно даже на Привозе.

Овечкин запирался недолго. Когда кованый каблук следователя угрожающе завис над лейтенантскими гениталиями, он не выдержал и истошно взвизгнул:

– Восемь! Только по яйцам не бейте!

Тем временем в комнате продолжались следственные действия. Капитан заполнил покрытый жирными пятнами протокол, дал Овечкину расписаться в нём и, отмерив линейкой от колбасной палки ровно восемь сантиметров, отрезал ножом нужный размер. Овечкин вздрогнул и страдальчески скривился – у него от этой картины заболело в паху. Оставшийся немалый кусок вещдока Небаба принялся жадно жрать, попутно объясняя Овечкину набитым ртом:

– Не вафтракал ф утра. Ты, не фмотри, что я ф виду толфтый и добродуфный, я ф фледфтвии двенадфать лет, чуфтвую, когда на допрофах фуфло гнать нафинают. А ты бубнифь фвоё – дфатцать три, дфатцать три...

Позавтракав, капитан подошел к лежащему манекену и бестрепетной твердой рукой профессионала начал расстегивать тому ширинку. Прикрепив с помощью скотча колбасный отрезок к пластмассовому паху, он вытер руки о покрывало, достал из-за пазухи мобильный телефон и скомандовал в трубку:

– Дежурный? Небаба звОнит. Доставить следственно-арестованного Куклю для проведения проверки показаний на месте преступления, всё готово.

Манекен потерпевшего лежал поперек кровати, одетый в синюю спецовку и обутый в синие кроссовки «Адидас». Колбасный эрегированный йух безучастно смотрел в потолок. Начинался следственный эксперимент…

[ТимохА]

Часть 3. Следственный экперимент.

Капитана Небабу сослуживцы за глаза называли Парапабабам. Небаба ебал практически всех людей женского пола. Он ебал маленьких и больших, конопатых и сутулых, кондукторов и шпалоукладчиц, пенсионерок и проституток. Он ебал отдельные личности и группы лиц, собесы и драмкружки, по предварительному сговору и в одиночку со взломом. Малый хор балалаечниц, строительно-монтажное управление №3 и дом престарелых он тоже ебал. Он ебал в квартирах, машинах и дачах, в кустах и на роялях, в поездах, в сортирах и прорубях, в песочницах и на каруселях. А куда он только не ебал! И в ямочки на щеках, и в среднее ухо, и в надбровные дуги, и в кудрявые подмышки, а Веронику Павловну из третьего СМУ он выебал в потрескавшуюся пятку, а потом в кислую улыбку. Капитан Небаба не брезговал ничем, лишь бы было трение.

В далекой молодости, будучи рядовым срочной службы, Парапабабам удостоился личной благодарности министра обороны. Инспектируя казарму, министр обратил внимание на бравого солдата в одном исподнем, спящего днем на аккуратно застеленной койке. Храпя, как простудившийся носорог, солдат обеими руками держал за голенище грязный сапог, совершая им возвратно-поступательные движения в районе паха.

– Что это он делает? – спросил министр у свиты.

Командир дивизии, позеленев, как летняя маскировочная сеть, схватил табурет, которым намеревался аккуратно разбудить спящего и всё как следует расспросить, но застыл на месте, неожиданно услышав смех старшего по должности.

– Вот это солдат, во сне и то пежит всё, что под руку попадается! Причем, как мне кажется, – обернулся развеселившийся министр к сопровождающим, – солдатик сапог вместо презерватива использует. Ну, что ж, похвально, ведь СПИД как говорится, не спит. Не трогайте его, пусть спит дальше, и это, в звании его повысьте что ли... Заслужил!
Так Парапабабам лёг спать рядовым, а проснулся сержантом.

Библиотекарь Галина Вениаминовна, напротив, всегда отличалась узостью сексуальных взглядов и половых органов. Её никогда не ебали ни группы лиц по предварительному сговору, ни отдельные творческие коллективы, ни извращенцы, ни старики, ни дети. Она не сосала йух в парке под зонтиком, не мочилась с балкона на прохожих, не сношалась в кресле-качалке с инвалидами детства, она даже не баловалась с анальным хомячком. В общем, полное сексуальное убожество, духовная нищета и анальная разруха. Но в своих фантазиях она резвилась, как распоследняя потаскушка. Негры-мутанты, небритые мучачос и брутальные бандиты, пожарные, погонщики ослов, милиционеры с дубинками, а один раз дворник с метлой, в её мечтах нахлобучивали и подъелдонивали библиотекарскую пиздёнку жестко и даже иногда жестоко. В такие моменты, когда скрипы старушки-совести заглушались всхлипываниями её мокрого влагалища, она открывала Джованни Боккаччо «Декамерон» с картинками и яростно мастурбировала освежителем воздуха «Хвойный», попшикивая на клитор.

Так вышло, что эти антиподы встретились в небезызвестной квартире номер два, куда привезли Куклу Геннадия для проведения следственного эксперимента. Хитрая Изольда Яковлевна, не желая терять время на всякую хуйню, вроде посильной помощи органам правопорядка, свалила по-тихому, и следователю Небабе пришлось пригласить на эту роль Галину Вениаминовну или, как ее называли соседи, тетю Шкрябу, которая как раз допекала на кухне свои фирменные пирожки с зеленым луком и варёным яйцом. Судьба распорядилась в этот день так, что тётя Шкряба в магазине проебала вспышку, забыв, что у нее кончилась сода. Но отсутствие личных запасов соды в условиях обитания в коммунальной квартире – это вовсе не катастрофа. Казалось бы, что может произойти, если домашняя хозяйка одолжится из баночки, стоящей на соседнем столе? Да всё, что угодно, если этим соседом является Рома Ухозад…

На пороге родного дома Куклу Геннадия и сопровождавших его официальных лиц встретил чудный аромат пекущейся выпечки. В желудках у всех синхронно заурчало. Однако, заморивший червячка Небаба, сказав «сначала дело», приступил к протоколированию общественно опасных действий Куклы Геннадия, щедро сбрызнутых кровью из пещеристого тела Эдуарда Исмаиловича Овечкина. Так как Кукла уже несколько дней не пил, на команды следователя он реагировал вяло, отмазываясь, что не помнит свой алкогольно-наркотический трип. Он послушно бродил по квартире, волоча за собой на браслете наручников прикованного к его руке верзилу-сержанта из конвойного взвода. Обеспечивающий оперативное прикрытие следственного действия опер тупо грыз семечки, стараясь не попасть в объектив видеокамеры, которой орудовал его еще не аттестованный стажер. Стажер, исполняющий обязанности кинооператора, по совместительству стал еще и понятым №2, ясен йух, совершенно без доплаты за совмещение профессий. Приближалась кульминационная сцена – инсценировка отрезания полового органа у представителя внутренних органов, и на сцене появился хорошо отдохнувший на кровати потерпевшего, но не потерявший колбасной эрекции манекен в синей спецовке.

– Геннадий Богданович, покажите нам, пожалуйста, каким именно образом вы травмировали потерпевшего Овечкина, – вежливо сказал четко помнящий о видеокамере киногеничный Небаба.

– Дык чем отрезать-то? – Кукла вопросительно посмотрел на следака. Пока Небаба искал в своей папке травмобезопасную металлическую линейку, должную по замыслу аццкого Спилберга сыграть роль ножа, сержант-конвоир, не желая быть бессловным статистом съёмок, совершил грубую процессуально-профессиональную ошибку, достав откуда-то из недр форменного обмундирования прекрасный боевой нож, изготовленный безымянными мастерами в окрестностях города Толедо. Нож был подарком отделу от спонсора – контрабандиста, как и новенькая видеокамера, которую к моменту проведения следственного эксперимента просто забыли спиздить. Одним из преимуществ службы в конвое было огромное количество оплачиваемого налогами граждан свободного времени, во время которого бойцы невидимого фронта развлекались всяческим рукоблудием, достигая в этом деле поистине заоблачных высот. Поэтому сержант несколько раз перехватил нож разным хватом, ловко крутанул его не ладони, превращая в сверкающий пропеллер, резко остановил вращение колюще-режущего орудия и протянул вперед рукояткой Кукле, картинно пробасив в сторону видеокамеры:

– Балансировка нифпезду.

Вин Дизель, увидев такое мастерство в первом дубле, с досады немедленно отрезал бы собственные неудачные уши, печально рассуждая о своей вопиющей бесталанности. Небаба покрылся красными пятнами:

– Ты что творишь, ебанат по пьянке зачатый? Ты ему еще пистолет дай, пусть он этот йух отстрелит к хуям! Дебил!
– Выключи *лядь свою шарманку, перекур, **ать вас тапками! – получил своё и стажер.

Пока мужчины развлекались видеосъемками, тетю Шкрябу свербило. Она пошла красными пятнами на груди и лице, соски на внушительных сиськах затвердели и предательски торчали сквозь атласный халатик. Она увидела столько мужиков своей мечты в одном месте, а один даже был с вожделенной дубинкой, и перестала что-либо соображать. Шкрябе уже хотелось, чтобы он стукнул этой дубинкой ей по спине, или даже щелкнул слегка в живот электрошоком для затравочки.

Во время перекура, она предложила мужчинам чаю. Небаба подумал, что подкрепиться перед вторым дублем не мешало бы, и милостиво кивнул головой. Шкряба, взволнованно дыша, метнула на стол большую тарелку пирожков, сахар и заварник. Кружки нашлись у Овечкина. Кукла Геннадий протянул было украшенную наручниками руку к пирожкам, но желающий реабилитироваться в глазах следователя сержант, резко притормозил оголодавшего:

– Нельзя! Товарищ капитан, я в кино видел – там подследственного отравить пытались пирожками. Щас я проверю…

И сержант, подозрительно поглядев на тётю Шкрябу, самоотверженно заработал челюстями, героически презрев вероятность окуклиться самому. Остальные менты не менее героически начали ему помогать. Кукла стоял с несчастным видом и щелкал челюстями на холостом ходу.

Шкряба в процессе готовки заточила пару пирожков, теперь же, боясь прослыть в глазах мужчин отравительницей, съела еще один пирожок за компанию. Неведомое ухозадовское зелье запоздало дало кумулятивный эффект, и Галину Вениаминовну наконец-то накрыло. Она сладко потянулась, хрустнув артритными суставами, и обратив свое внимание на оставленный без присмотра манекен, нагнулась к нему и лизнула колбасный йух. Увлекшись, она даже отгрызла сантиметра два.

– Гражданочка, перестаньте портить вещдоки, мы же еще не закончили, – погрозил ей пальцем Небаба. Сказал он это впрочем, без особой строгости – непонятно почему, но капитану стало вдруг очень хорошо.

– Ой, а мне почему-то хочется танцевать! Вам не хочется? – воскликнула Шкряба и, не дожидаясь ответа, пустилась в пляс. Танец её был странен. Кадриль, гопак, нижний брейк, стриптиз и еще чёрти что, слившись в один придурковатый краковяк, напоминали ритуальные пляски жрецов племени Майя под бутиратом. Она каталась по полу колбасой, скакала, как кенгуру в халатике, крутила распущенными волосами, в общем, бесновалась и таращилась, как пьяная ведьма. Но вдруг каким-то чудом запрыгнула на шкаф и там угомонилась.

Сгрудившиеся у стола мужики с недоумением смотрели на дебют библиотекаря в амплуа балерины. Стажер, пустив на подбородок обильную пирожковую слюну, бесстрастно фиксировал всё происходящее на камеру.

– Мальчики, – прощебетала она с верхотуры, а хотите, я вам кое-что покажу.

– Хотим, хотим, – хором отозвались ахуевшие и возбудившиеся от чего-то «мальчики». Все замерли в ожидании.

Тетя Шкряба бесстыже раздвинула небритые ноги и явила благодарным зрителям адски лохматую, заросшую по самую жопу библиотекарскую мохнатку.

– Ну, как вам? – кокетливо спросила волосатая антресолька.

– Заебись! – Парапабабам обрадовался несказанно и, на ходу расстегивая брюки, полез на шкаф. На шкафу он еще не ебался.

– Э-э-э, капитан, ты здесь не один. Давай снимем её, и распишем на двоих, как полагается! – взбунтовался оперуполномоченный, продолжая лузгать семечки и плюясь от возмущения шелухой в оголенную жопу руководителя следственно-оперативной группы.

– Слазь, птичка, – заворковал Небаба, – слазь рыбка.

Рыбка молчала, закатывала в истоме базедовы глазки и щелкала клювом.

– Возьми меня, – заныла вдруг она, протянула руки к Небабе и прыгнула вниз. И то ли ёбарь-террорист растерялся, то ли не захотел взять на себя такой груз ответственности, но ловить он никого не стал. Танцовщица наебнулась со шкафа больно, но неприятно.

Воспользовавшись потерей сознания понятой, ловкий капитан Небаба овладел ею прямо на полу. Опер, мимоходом сунув в руки Кукле Геннадию кулек с семечками, также овладел понятой – но он просто тыкал хуем в нос и вообще куда попало, потому как Галина Вениаминовна потеряла сознание с закрытым ртом. Когда тетя Шкряба пришла в себя, первое, что она увидела был весьма оперативный йух с желтой козюлей на конце, елозивший ей по лицу. Не раскрывая на всякий случай рта, она прислушалась к собственным ощущениям и почувствовала, что её натурально ебут. Это трудился бравый капитан. Он пыхтел, кряхтел, шлепал брюхом, но ебал плотно и качественно. Опер, заметив нелицеприятную козюленцию, вытер йух о растрепанные волосы ебимой. Только после этого брезгунья схватила зубами мельтешившего хуйца. Оперу не понравилась эта хуйня. Он даже немножко ахуел:

– Слышь, капитан, давай поменяемся, а? Шота мне тут не в кайф совсем.

– Такие вопросы, товарищ, с кондачка не решаются. Зайдите на недельке,- невозмутимо продолжил капитан спаривание. – А, это не отсюда, недавно «Иван Васильевич меняет прфессию» смотрел. Ты молодой, ты успеешь. Дай старику потешиться. Ты его губками, губками, – просветил он заодно Галину Вениаминовну.

Но тетя Шкряба грызла и шкрябала гриб, как умела, скрипя зубами и спустя рукава.
– Капитан, ты или выруби её опять, или я пас. Заебала царапаться, пиранья ебучая.

– Да погоди ты, успеешь. Давай, её раком поставим, может, рот пошире откроется.

– О, да! Как хорошо! Загоняй своего дьявола в ад! – страстно завыла Шкряба.

– В зад? – с надеждой переспросил Небаба.

– Да, да, и в зад! Хочу в зад! Ураааа! Кх-кх-кхррр– заорала на всю коммуналку тетя Шкряба и тут же подавилась хуем опера, который, воспользовавшись моментом, засадил ей по самые гланды.

За всем этой пантомимой наблюдал поскуливающий от возбужения Овечки и, забыв про потерю навесного оборудования, тоже хотел пристроиться куда-нибудь, но был остановлен твердой рукой Небабы. Рука с указательным пальцем ткнула ему на дверь, а сам капитан сказал лаконичное «Нахуй».

Сидевший на стуле молодой конвоир, услышав клич, не выдержал, отстегнул от себя Куклу Геннадия, с хуем наголо тут же начал хватать за сиськи понятую. Потом оттеснил от ротового отверстия опера и сунул в него (в отверстие) торчащий, как пизанская башня, йух. Тетя Шкряба, на удивление, принялась сосать его довольно ловко, причмокивая и постанывая. Оперу опять не понравилась эта хуйня.

– Так, я под неё нырну, а ты с тылу заходи. Вишь, как раскочегарилась, чертовка, – опытный Небаба расставил всех по местам, сам лег на спину, а Шкрябу посадил на себя сверху. Посаженная вошла во вкус и запрыгала на хую, как неистовый кузнечик. Сколько опер не пытался подстроиться под этот бешеный ритм, у него ничего не получалось. Наконец, он зафиксировал Шкрябу неподвижно и со всего размаха засадил ей в очко.

– А-яй-яй, вы знаете, юноша, вы делаете мне больно. У-у-у! Всё! Пошел нахуй, юноша! – заорала понятая, и оперу совсем не понравилась эта хуйня.

В разгар порнографической вакханалии на кухню нерешительным шагом вошел Рома Ухозад. Он оторопело замер на пороге, глядя на происходящее.

– Ты кто, чудище? – спросил Рому отстраненный от Шкрябиного тыла опер, брезгливо вытирая йух о валявшиеся капитанские брюки.

– Я, это… че-че-ловек… – Рома вдруг с ужасом понял, что эти серьёзные милицейские дядьки, вооруженные табельным оружием, бесчеловечно убились чем-то тяжелым из его запасов.

– Человек? – опер демонически расхохотался, зацепил из тарелки еще один пирожок, откусил сразу половину, после чего вытащил из кобуры пистолет и тщательно прицелился в Рому – А ну, *лядь, че-ло-век, повернись хоботом к стене, щупальца на голову, бивни втянуть внутрь хобота, ёбанарот!

От такого обращения Ромин сфинктер непроизвольно расслабился. В кухне завоняло говном. На негнущихся ногах он проследовал к стенке, повернулся спиной и послушно водрузил свои тощие щупальца на голову. А за явным неимением бивней и хобота, попытался втянуть внутрь своего организма выпавший от испуга геморрой. Опер, не опуская вооруженной руки, запихал в рот остатки пирожка и начал осторожно двигаться к Роме, переступив по пути через ебущуюся композицию. Инструкции, накрепко вбитые в милицейскую голову, требовали произвести личный досмотр задержанного чудовища.

– Нна, *ля! – тут на его затылок опустилась тяжелая чугунная сковородка из-под пирожков, щедро оросив спину пережаренным постным маслом, отчего инструкции внезапно померкли и досматривать чудище оперу резко расхотелось.

– Бздынь! – упало на свежеокрашенные доски пола табельное оружие оперуполномоченного.

– Чпок! – выпал из полуоткрытого рта недоеденный пирожок.

– Кланц! – голова опера вошла в соприкосновение с полом, и глазки закатились куда-то вверх.

– А-а-а-а-а-а-а! – заорала с пола тётя Шкряба, выплюнув изо рта йух конвоира – Помогите, убивают!

– В ружьё нахуй, Петлюра в Киеве! – заорал конвоир, выхватив свой боевой нож и направив его лезвие в зрачок тёте Шкрябе. – Соси, хуйло дикое! Хай жiве Симон Васильевич да жена его Параска!

Кукла Геннадий, повертел в руках сковороду, нанес еще пару ударов по орущим головам. Крики затихли.

– Собирай манатки, подельничек. Валить отсюда надо, – Кукла схватил за шиворот перепуганного Рому. – Бери бабосы и погнали.

Рома, оглядев побоище, раздумывал недолго. Он быстро забежал в комнату, переодел слегка обгаженные труселя, вытащил из стола заначку и вместе с Куклой выбежал во двор. После чего, как пишут в газетах, преступники скрылись в неизвестном направлении.

Один только Небаба, лёжа на спине и, закрыв от удовольствия глаза, продолжал сосредоточенно **ать потерявшую остатки благочестия и сознания тётишкрябину тушку. Стажер, вообразив себя военным корреспондентом Фаридом Сейфуль-Мулюковым, продолжал вести съёмку в условиях, максимально приближенных к боевым; тем самым предоставив следствию по делу о побеге из-под стражи следственно-арестованного Кукли Г.Б. бесценный документальный материал. За что впоследствии получил благодарность лично от начальника УВД и крепкий пинок под зад от его заместителя по кадрам, сопровождающийся основательными заверениями в том, что бывший стажер переступит порог милицейских учреждений Украины только в качестве потерпевшего или же под конвоем. Аттестованные же члены следственно – оперативной группы окончательно пришли в себя лишь к вечеру, причем в камере медвытрезвителя, куда их поместили для дальнейшего разбирательства – чтоб были под рукой в случае чего.

– Эх, хороша бабенка, – сказал довольный Небаба, избежавший удара сковородой.

– Ну, даёт Вениаминовна, любую молодуху за пизду заткнет! – восхитился счастливый конвоир, которого для получения эффективного результата надо было бить как минимум железнодорожной рельсой.

– Мне не понравилось, – подытожил так и не кончивший опер, и все задумчиво закурили.
__________________

Часть 4. Четыре танкиста без собаки.

Бегство от правосудия – дело хлопотное, утомительное и неблагодарное. Общественность считает, что оно никому не приносит пользы. Более того, общественность так и норовит вставить палки в колеса некоторым энтузиастам, стахановцам и прочим кустарям-любителям свободолюбивого течения беглецов. Их травят с собаками, не пускают в музеи, ловят и больно бьют под дых, а иногда туда же стреляют из револьвера. Отсюда такая затравленность во взгляде, безнравственность в поведении и неразборчивость в связях с этой самой общественностью. Отдельных её лопоухих представителей беглецы широко используют на пути к собственному маленькому, но насквозь материальному счастью, что очень не нравится этим доверчивым представителям. Несмотря на невинное желание рассекать просторы нашей страны, как им заблагорассудится, беглые каторжники, уголовники и другие дезертиры трудового фронта, как известно, у нас подвергаются гонениям, клеймятся позором в хит-параде «Их разыскивает милиция» и вообще не в фаворе. За некоторым, надо сказать, исключением. Оно сейчас занимает место президента в столь нетерпимой к уголовщине стране. Но не будем о гнусном – вернемся к нашим баранам.

Кукла Геннадий и Рома Ухозад нашли пристанище у Шмеерзонов. Когда в Одессу вошли румынские оккупационные войска, прадед Ромы, старый гагауз Ухозад был владельцем небольшого домика на окраине города, и аккурат в мае 1941 года задумал выкопать обширный погреб. Во время боёв за Одессу на уже вырытый погреб пизданулась оторванная взрывом башня немецкого танка, которую хитрый гагауз тщательно замаскировал и зарыл вровень с землей, сэкономив тем самым на перекрытиях. Всю войну Ухозад за скромное вознаграждение прятал в своем подземном танке евреев. За что они его и отблагодарили, обрюхатив старшенькую дочь. Так получилось, что невинная гагаузская кровиночка спуталась с мудями постояльца и потаскуна Шмеерзона, породнив тем самым две столь разные народности советской страны. Рожденный в танке сын владельца странной гостиницы продолжил славный род Ухозадов, а позже и маленький семейный бизнес. Спустя семьдесят лет погребок продолжал приносить немалую прибыль, являясь убежищем для всякого жулья.



Тут перебывали многие. После войны – Жоржик, Филин, Буржуй и Таранец из банды «Додж-3\4», вся шайка Тарзана и даже участники бойз-бенда «Голубые сапожки», после которых гостиницу пришлось тщательно отмывать с хлоркой – чтоб люди не запомоились. В лихие девяностые отсиживались братки Ангела и Карабаса, а чуть позже фарцовщица лекарствами Наташка по кличке «Непорочное зачатие» долгими зимними вечерами вязала шапочки-пидорки и лепила маленьких Дюков Де Ришелье из хлебного мякиша на продажу. Кого только не перевидал знаменитый в определенных кругах уютный танк. Постояльцы заведения не подвергались ни облавам, ни шмонам, ни прочим забавам правоохранительных органов, ибо секрет схрона охранялся так же тщательно, как и местоположение воровского общака. Злые языки шептались, конечно, что своей неуязвимостью гостиница обязана еще и тесной дружбе старого Ухозада с начальником одесской уголовки Давидом Михайловичем Курляндом, начавшейся еще в двадцатые в детдоме номер восемь на улице Пишоновской, но на то они и злые языки, чтоб болтать всякое…

В стволе танкового орудия давно проживал ёж-отшельник по кличке Савелий Константинович. Из каких соображений он принял схиму и жил в танке ежовым анахоретом не известно даже Ивану Затевахину. Но жил он праведно – постился, не пыхтел всуе, в огороде овощ не портил, ежих не водил, не барагозил и каждый вечер вылезал на крыльцо к хозяину гостиницы испить чаю с молоком.



Прибыв к месту нычки, Кукла Геннадий и Рома заплатили по таксе, расписались в книге постояльцев и полезли в танк обсуждать свою дальнейшую жизнь.
– Ромчик, перекантуемся тут денек-другой и надо уябывать, – заявил, оглядевшись в тесной, обставленной простенькой мебелью комнатке Кукла Геннадий.
– Куда уябывать, дядя Гена? В Турцию? Морем? Я плавать не умею, – растерянно пробормотал ахуевший от таких раскладов Ромчик.
– Послал бог подельника долбоеба! Не вплавь, конечно. В лодке на веслах пойдем.
– А если погранцы?
– Скажем, что за шмотками.
– А лодку где взять?
– Как где? Где в Одессе взять лодку? На спасательной станции, конечно! Делов-то. Да ты не очкуй, у меня план уже есть. Ты вечерком прибегаешь на станцию, кричишь, что там человек тонет (тебе поверят), и вместе плывешь, типа показать дорогу. Отплываете за волнорез, там бьешь спасателя каменюкой по темечку и скидываешь в воду. Будет брыкаться – добавишь веслом. А я тебя рядышком с вещами на пирсе подожду. Потом раз-раз – и мы уже катаемся на банане, курим кальян, а черноглазые красавицы с животами и бубнами танцуют нам канкан. Ты только представь: кальян, канкан и банан! Одно весло здесь, другое – там, погнали, ептвою. Ну, как тебе мой план?
– Не очень как-то.
– Ну, тогда я даже не знаю…Плывите на своих четырех плавниках на йух, рыба моя. Без всякой лодки.
– Я ж говорю – не умею. Лодку, кстати, можно просто купить.
– Можно. Но лучше спиздить, а деньги пропить.

В самый разгар беседы над бедовыми головами проскрежетал башенный ключ, люк открылся, и вниз спустились два человека. В одном из них Рома признал своего дальнего родственника – Лейбу Моисеевича Шмеерзона.
– Аааа, Гомочька, вот вы где! В хо’гошем месте не от хо’гошей жизни! Иван Пет'гович, это тот самый гениальный фагмацевт п’го котогого я вам гасказывал, – обратился он к своему спутнику, которым оказался сам Ваня Хобот. Причудами судопроизводства, эти два достойных члена общества покинули камеру номер двадцать два. Один по недоказанности (за большие деньги), второй – в связи с изменением меры пресечения на подписку о невыезде (за неприлично большие деньги), оставив на хозяйстве малолетнего Соплю.
– Сдается мне, Моисеич, что второй пассажир – то самое чучело, которое гашиш попятило и со следственного эксперимента лыжи смазало, – Хобот демонстративно медленно принялся засучивать рукава и разминать суставы пальцев, громко и неприятно щелкая ими. – Ты куда гаш девал, падло в ботах?

Неминуемое кровопускание с элементами членовредительства пресек на корню хозяин заведения, незамедлительно оповещенный о конфликте колючим обитателем танковой пушки, замаскированной под трубу для летнего полива. Свесившись в люк, он проинформировал постояльцев о правилах проживания в гостинице, одно из которых прямо запрещало устраивать разборки на его территории. Свою речь танковладелец подкрепил прекрасно сохранившимся с военного лихолетья изделием немецких оружейников, выпускавшимся под маркировкой МП-40. Хобот, плюнув с досады, вернулся на путь мирных переговоров и водрузил на стол внушительную бутыль водки с ручкой…

… Спустя пару часов весь экипаж танка был безобразно пьян. Отдельные его члены до кучи бесчеловечно убились очередным изобретением молодого Ухозада, кульбиты научной мысли которого подстегивались диким страхом перед Хоботом. К этому времени Кукла Геннадий был великодушно прощен за небрежное отношение к гашишу и назначен гонцом, Рома получил почетную должность неприкасаемого пассажира, а Шмеерзон штурмана-стрелка. Процесс занесения в табель о рангах новоиспеченных танкистов завершился хоровым пением. Пели «Дубинушку», «Владимирский централ» и «Чебурашку». Кукла Геннадий плакал. В куплете о волшебнике с бесплатным кино просто рыдал: ему давно никто и ничего не показывал бесплатно, и даже способный на такое самопожертвование телевизор давно был пропит. Опасно раненый в мозг Роминой стряпнёй командир танка Хобот громогласно прочил молодому химику широкую известность в глубоко эшелонированных и законспирированных наркокругах. Он периодически перетирал по мобильному телефону с этими самыми наркокругами вопрос о трудоустройстве таланта.



– Ну и всё, вопрос решен! – Хобот попытался хлопнуть Рому по плечу, но промахнулся и перевернул наполненную окурками пепельницу. – Завтра к москаликам поедешь, есть у меня там давний корешок в теме…
– Я без дяди Гены не поеду, – смело сказала водка внутри Ромы его же ртом. – Он из-за меня в такую историю встрял, я его не брошу.
Кукла Геннадий снова прослезился:
– Брось меня, сынок, ты молодой, у тебя вся жизнь спереди. А я пойду сейчас и сдамся, мне много за йух узбекский всё равно не дадут…
– П'гостите моё любопытство, уважаемый Геннадий Богданович, таки этот Овечкин узбек? А с виду вполне п'гиличный человек, – с трудом оторвал голову от стола Шмеерзон.
– Да откуда-то оттуда, то ли с Кызылкумов, то ли с Каракумов приехамши он. Моисеич, помнишь, в его комнате когда-то баба Дуня гнездилась и барыжила охуенными семками прямо из окна на Успенскую? А эта дичь ментовская на бабку протоколы писала каждый день, вот и окуклилась старушка. А ему освободившуюся жилплощадь выделили! – Геннадий разъярился и уебал кулаком по многострадальной пепельнице: – Да ему не только йух, ему надо ноги отпилить по самую голову! Вот щас пойду и отпилю!

Кукла Геннадий схватил со стола незатупляющийся нож китайского производства, впаренный когда-то хозяину гостиницы вездесущими представителями «известной канадской компании» и, пошатываясь, принялся штурмовать лестницу, чтобы выйти и довершить задуманное. Получалось из рук вон плохо – лестница шаталась, Кукла бился головой о бронелисты башни, нож в руке угрожал не столько ногам участкового, сколько животу владельца. Внезапно Геннадий удачно уебался глазом о башенный триплекс и замер, заметив снаружи нечто интересное. Настолько интересное, что он спустился с лестницы, подошел к столу, твердой рукой начислил себе сто пятьдесят, выпил и только после этого сказал:

– Пизда-грязь. Граждане танкисты, нас менты окружили…

Экипаж машины боевой, сталкиваясь головами и мешая друг другу, кинулся визуально оценивать прилегающую к гостинице местность. Сквозь мутный от времени пластик в сгущающихся сумерках неясно просматривался перекрывающий ворота старый рыдван ульяновского производства и несколько фигур в форменной одежде, которые бесцельно бродили по двору и что-то искали. Капитан Небаба и сотоварищи, неистово желая загладить косяк следственного эксперимента, методично проверяли связи беглецов, используя всё свое свободное время и личный автотранспорт.

Свою машину капитана Небаба не любил. Даже не так – он её суку ненавидел. Защитного цвета УАЗ-469 1981 года выпуска отвечал ему тем же. Машина ломалась в самые неподходящие моменты, хуярила капотом по хребту, прищемляла опрометчиво высунутые нос и пальцы, противно визжала тормозными колодками, билась током и вообще издевалась над автовладельцем, как хотела. Этот инфернальный **здец на колесах давил на психику хуже старой сварливой жены. Небаба не мог его даже продать, потому как ездил по доверенности от пропавшего без вести хозяина. А выкинуть машину ему не позволяла врожденная ментовская жадность.

Вот и сейчас УАЗ в очередной раз показал своё гнилое нутро, насмерть заглохнув в воротах ухозадовской усадьбы, после чего изрыгнул из своего провонявшего бензином чрева троицу порядком настопиздевших ему седоков. Небаба, опер и конвоир, нагло пользуясь отсутствием во дворе собаки, бродили по двору, пиная засохшие овечьи котяхи. Они надеялись, что хозяин дома сам выйдет вопросить, какого хуя нужно от него органам правопорядка, и двери ломать не придется.



Окруженные танкисты, ограниченные в обзоре и времени для принятия решения, устроили «мозговой штурм». Более всего это походило на игру клуба «чтогдекогда», в команде которого пара игроков была удалена за игру высоко поднятой клюшкой. Орали одновременно, причем громким шепотом:
– Сдаваться надо! – истерически завизжал трусливый штурман-стрелок.
– Нихуя, я в тюрьму не вернусь. Мочить мусоров! – возразил Хобот.
– Нас забомбят с воздуха! А я еще даже не ебался… – завыл впечатлительный Рома.
– Так, отставить базар и сопли! В критической ситуации, как бывший офицер принимаю командование на себя! – узурпировал командирские полномочия Кукла Геннадий. – Вопросы есть?

Все охуели от неожиданности и замолчали. Спустя минуту Рома робко сказал:
– Дядя Гена, ты же сварщик. И алкаш…
– Запомни, молодой, – сварщиками не рождаются, алкашами становятся. По местам стоять, с якоря сниматься! Молодой, наколдуй мне… ээээ *лядь, то есть нахимичь мне что-нибудь типа пороха, только быстро!
Через секунду Рома протягивал Кукле Геннадию два увесистых свертка, извлеченных из недр набора юного химика.
– Порох «Сокол», бездымный, – прочел Кукла на упаковке: – Хуяссе, сам делал?
Рома застенчиво потупился и шмыгнул носом:
– Сам, конечно. Хотел диван ваш обоссаный взорвать…
– Ваня, пыж!- крикнул Кукла Геннадий
– Не по понятиям как-то, командир, – сказал низложенный Хобот, тем не менее послушно расстёгивая ширинку. – Он же тебя не подорвал, чего сразу пыжить студента…
– ЫЫЫЫЫ, придурок лагерный, тряпку ищи, в ствол запихать!
Хобот пошарил по углам и протянул телогрейку:
– Пойдёт? Один йух в тюрьме новую выдадут. Если поймают.

Кукла Геннадий скатал телогрейку в рулон и утрамбовал ее в ствол, пользуясь черенком швабры как шомполом. После чего, злобно покосившись на Рому, отправил за ней предназначавшийся ему порох, немилосердно разорвав упаковочный картон.
– Шмеерзон, на затвор! По моей команде захлопывай! Остальным приготовиться к экстренной эвакуации! Когда бахнет, покидаем укрытие по расчету – Хобот, Шмеерзон, ебучий подрывник. Я покидаю машину последним. Встречаемся в трехстах метрах восточнее, у входа в катакомбы! – Кукла прикурил сигарету, сделал несколько жадных затяжек, после чего скомандовал «Залп!» и метнул дымящийся окурок в орудийные недра. Шмеерзон мгновенно захлопнул затвор, за малым не отхуячив уцелевшие после армянских шабашек пальцы командира.

– Дудуххх! – рявкнула соскучившаяся по работе пушка. Контуженный ежик стремительно вылетел из ствола, взмахнув иголками, преодолел метров тридцать по воздуху и угодил во что-то мягкое, но **здец какое крикливое. Этим «чем-то» оказался опер, на беду свою вступивший в овечье дерьмо. Ничего не подозревая, он как раз очищал липкий кизяк с замшевых туфель и, стоя раком, тихо матерился. Картина «Получи ежом по жопе» сопровождалась истерическим звуковым оформлением. Издавая пронзительные вопли, опер резко распрямился, неестественно выгнулся вперед дугой, схватил руками застрявшего в ягодицах ежа и, уколов себя еще сильнее, вывихнул пах. От болевого шока он потерял сознание и уткнулся еблетом в огородную грязь.



Конвоир мгновенно залёг, услышав залп и увидев, как замертво рухнул старший по званию. Он догадался, что преступники оказали вооруженное сопротивление, и быстро пополз за подкреплением, сжимая в одной руке табельное оружие, а в другой – свой знаменитый боевой нож на случай рукопашной схватки с превосходящими силами противника.

Пылающая телогрейка кометой пронеслась над раненым в жопу и влетела в салон российского внедорожника через гостеприимно распахнутую пассажирскую дверь. Ульяновское говно запылало синим пламенем. Капитан Небаба замер в ступоре и испытывал непонятную радость: это горели его мучения. Всё что он так часто менял, подвинчивал и подкручивал. Горели ненавистные рычаги, рулевые тяги и сальники, трижды проклятые военные мосты, подшипники ступицы и электропроводка, кривые от рождения поршни, вкладыши и кольца. И ярче всего горел разгромленный временем дерматиновый салон. «Ей богу, уволюсь и куплю велосипед, честное, благородное слово», – радовался преобразившийся Небаба. В своём преображении он не заметил, как четыре тени бесшумно выскользнули из танка и растворились за забором, огораживающим усадьбу…

Через час с лихуем оперативно прибыл спецназ, вызванный благополучно выползшим из зоны боевых действий конвоиром, оцепил прилегающую территорию и приступил к штурму. Затянутые в черное люди с масками на лицах быстро вскрыли люк и закидали схрон светозвуковыми гранатами. Ёбнуло так, что башня самозахоронилась, провалившись внутрь помещения – некоторые спецназовцы сгоряча использовали самые обычные оборонительные гранаты. Орудийный ствол задрался вверх и торчал из дымящейся земли издевательским фаллическим памятником. По итогам спецоперации все ее участники были представлены к наградам, а уголовные дела списаны в архив в связи со смертью обвиняемых.

… Ёж вылез из жопы не сразу. Этот зверь никогда никуда не спешил. Свернувшись клубком, он долго принюхивался и прислушивался, собираясь остаться в притихшем теле подольше, а потом, возмутительно фыркнув, резко подорвался на съебки. Больше Савелия Константиновича никто не видел.

Хозяин разорённой гостиницы еще около месяца заёбывал всех встречных-поперечных вопросами:
– Где ёжик? Маленький, задумчивый такой. Не видели? Нет? Жаль. Эх…Савелий, Савелий…
И долго ещё ставил блюдечко с молоком на крыльцо.
__________________

[ТимохА]

Часть 5. Андеграунд чилдрен.

Вечер настиг разжалованных в пехоту танкистов в степи. В высокой траве, где сидели кузнечики размером с огурец, чирикали ядовитые муравьи, и остервенело размножалась прочая насекомая сволочь, лежали четверо беглецов и, опасаясь погони, поджидали пока на землю обрушится ночь. Ночь рухнула, как мешок с углем, на нетрезвые бедовые головы и сморила всех крепким солдатским сном. Покусанные тарантулами и сверчками подельники проснулись только на рассвете в полнейшем недоумении. Утро еще только начиналось, но солнце уже назойливо светило в помятые лица с отпечатками травинок, коровьего говна и божьих коровок. Грязновато-розовые ебальники выражали три немых, но очень конкретных вопроса: «Что за хуйня? Где мы? И чем бы опохмелиться?»

– Братья во хмелю, – хриплым голосом прервал тугие скорбные думы собутыльников Хобот, – сегодня ксивы надо всем справить, и будем отчаливать. Сейчас к одному полезному кренделю на метро подъедем, а оттуда уже и на вокзал без палева.
– Какое метро? Тебя еще со вчера, паходу, таращит, – справедливо удивился Кукла Геннадий.
– П’гавительственное, Геннадий Богданович. Только для уважаемых людей. Еще Х’гущев на нем катался. Но это – госуда’гственная тайна, – ответил Шмеерзон, – эээээ, кстати, насчет госуда’гственных тайн… п'госветите своих коллег по поводу вашего офице'гского п'гошлого, всем ч'гезвычайно инте'гесен этот факт вашей биог’афии.

Кукла Геннадий, оглядев напряженно ждущих его исповеди подельников, неторопливо закурил и начал свой рассказ:

– Отчего ж не рассказать. Рассказать можно. Рома, ты пошарь в сидоре своём химическом, неужель похмелиться нечем? Водка?! Да хули ж ты молчишь, сучонок гагаузский, тут твои старшие товарищи чуть лыжи не откинули насухую! Водные, *лядь, лыжи, вот какие! Петрович, начисляй скорее… Господа офицеры – ваше здоровье!

Рома, по юности лет не страдающий похмельем, с удивлением наблюдал, как остальной экипаж трясущимися руками заталкивает в себя по сто семьдесят без закуси, причем кое-кто брезговал занюхивать волосами собутыльника (не будем показывать пальцем, хотя это был Шмеерзон) и в качестве закуси сожрал опустевший пластиковый стаканчик. После первой смазочной, Кукла Геннадий затархтел языком, что новый вентилятор:
– Дело было на границе с Афганом, ага, еще до ввода войск. Ну, как, на границе? Там кое-где в горах границы отродясь не видали, только на штабной карте, ага. Какие там фпезду коровьи копыта при пересечении контрольно-следовой полосы – то таджики баранов в Афгане пасут, то ихние душмане на свадьбу в наш кишлак припиздячат. Служил я, лейтенант зеленый, начальником расчета сверхсекретной пусковой установки «Точка»… Так, давай еще по одной, заебись, что молодой литровую прихватил…
– Лепота… Моисеич, разодолжи сигареткой… О чем бишь я? А, про границу. Служили у меня в экипаже три таких же долбоёба, как наш юный химик, который, *лядь, нас полчаса страдать заставил. Мехвод, ну, водила проще говоря, с квадратной головой (я все каблуки на сапогах сбил об его тупую тыкву, в шлемофон обутую), оператор и старший, чуть поумнее, ага. Ну, как чуть? Совсем слегонца поумнее, вот как бы, если рядовой Ухозад, вместо одного пузыря пару заначил… Что, есть горючее? Ну, сынок, считай ты уже ефрейтор, постигаешь мудрость воинской службы… Петрович, наливай!

Шмеерзон прикончил свою порцию из горлышка, после чего, поборов свойственные его нации брезгливость и расизм, занюхал волосами с широкой груди Хобота:
– Овечьим сы’гом пахнет, я таким чачу в Абхазии закусывать любил. Таки п'годолжайте свой увлекательный гассказ, Геннадий Богданович!



– Ну и вот, стоим мы, значит, границу охраняем. Тут по рации из штаба сообщают – мол, так и так, лейтенант, в твоём направлении с территории сопредельного государства движется караван стволов в пятнадцать, а вертушки с десантурой к тебе никак не успевают по причине нихуяшечки нелетной погоды. Так что приказано тебе занимать оборону, и глупые мысли под бронёй тебе отсидеться сразу же отставить как политически вредные, потому что у супостатов гранатометы имеются… Посмотрел я на своих долбоёбов второго года службы, прикинул расклады и понял что сегодня мы четверо геройски окуклимся, выполняя свой священный долг и почетную обязанность. Потому что у нас на всю компанию три «Калаша» и мой табельный «Стечкин». Страшно? Да нет, страшно не было. Обидно почему-то было за ебучие вертушки, за то, что мехвод в свой Крыжополь поедет не в парадке с неуставным аксельбантом, из парашютной стропы плетеным, а в цинковом гробу, да и то, если тело найдут. Ну, и не стал я окапываться и занимать оборону, а рявкнул своим долбоёбам занять места согласно боевому расчету. Видели бы обезьяны в Сухумском питомнике, как солдатики мои прыгали, повыщипывали бы все волосы на лобке от зависти, осознав свою неуклюжесть. На пятнадцать секунд норматив подготовки к пуску перекрыли, вот как жить хотели... И когда караван на прямую видимость вышел, перевалив через гору, уебал я по нему ракетой с осколочно-фугасной боевой частью, не дожидаясь нарушения Государственной границы. Пару гектаров сопредельного государства перемесил, ага… А когда парочка обожженных да покалеченных нарушителей доползла до нас на дистанцию выстрела – мои ребятки их одиночными из карамультуков и добили. А нехуй ползать, где не просили. Ну вот, меня из армии с волчьим билетом и поперли, так я сварщиком и стал…

Над степью повисла тишина. Даже огурцевидные кузнечики притихли. Молчание нарушил практичный Хобот:
– Мда, Богданыч, с тобой можно банки грабить и в разведку в глубокий тыл противника ходить на лыжах… водных. Чего приуныли, подельнички, айда на метро прокатимся!

По дороге Шмеерзон поведал, что, на самом деле, метро в Одессе есть. Чуть-чуть неофициальное, как он выразился. Его проложили в сети уже вырытых катакомб на случай войны. Когда-то сверхсекретным объектом, отстроенным в послевоенное время, пользовались партийные бонзы и городская администрация. А теперь по закольцованной синей ветке сновали обыкновенные трамваи «Татра» Т-3, выкрашенные в нейтральный голубой цвет, и возили преимущественно строгих, одетых в дорогие костюмы джентльменов с саквояжами и портфелями в руках. Уполномоченные собиратели урожаев со всякой полулегальной шушеры, предприниматели, директора рынков, криминальные авторитеты и другие деловые людишки с тощими, ежемесячными чемоданишками двигались по кольцевой, объезжая налоговую, пожарников и санэпидемстанцию, решая вопросы. Пассажиры окончательно опустошали ручную кладь на станции областного УВД или, как её называли, «Разгрузочная». Отсюда уже государственные разносчики с изрядно распухшими портфелями пересаживались в красные вагоны соседней линии и ехали до горсовета, иногда по пути навещая прокуратуру и эсбэушников. Самые жирные экземпляры чемоданной промышленности попадались на закрытой желтой ветке горсовет-вокзал-аэропорт. По ней городское руководство отправляло посылочки на Киев отнюдь не с сушеными бычками и айвовым вареньем.

Полностью автономная система функционировала за счет старых кадров в прямом смысле слова. Обслуживающий персонал на поверхность не выходил с девяносто первого года и был настолько засекречен, что среди сотрудников никто не знал о развале Союза. В целях экономии и конспирации зарплату работникам секретного метрополитена платили советскими рублями. По иронии судьбы, капиталистов, спекулянтов и взяточников, везущих кучи денег, возили нищие преданные партии коммунисты совершенно бесплатно, да еще с большим почетом и уважением.

В лесопосадке Хобот отодвинул замаскированный люк в земле и первым полез по ржавым скобам ступенек в уходящий вертикально вниз лаз. Замыкающий колонну изумленный Рома успел прочитать на табличке у входа: «Штольня №31». Десятиминутный спуск в темноте закончился, и подельники оказались в слабо освещенном горизонтальном рукаве, откуда вышли на маленький перрон и увидели стандартную станцию метро в миниатюре, правда, без рекламы и эскалаторов. Большая надпись «Лузановка» была выдолблена прямо в стене. Конечная остановка пустовала.

Из стеклянной будки навстречу четырем уголовникам вышла предсмертного вида сухонькая старушка, божий одуванчик в сатиновом платочке, одетая в кожаную куртку, в которой умер Троцкий, и перегородила дорогу:
– Пароль!
– Пидараска! – наугад ляпнул Кукла Геннадий.
– Неправильно.
– Слава КПСС! – подоспел Хобот.
– Проходи. А ты, касатик, предъяви пропуск.
– Это со мной, Захаровна, – вступился Хобот.
– Ничего не знаю. Пропуск! – рявкнул одуванчик.

Добрая, но меткая Элеонора Захаровна Хлань лукавила: доверенное ей дело она знала хорошо. За свою долгую карьеру чекистки на турникете, добрейшей души человек Элеонорочка Захаровна собственноручно пристрелила семнадцать злостных нарушителей, трех любопытных диггеров и одного заблудившегося донецкого шахтера-наркомана. Последний, увлекшись, давал сначала стране угля, потом свернул не в тот пласт, перешел на глину, а на подходе к Одессе поставлял родине уже откровенную супесь. За этого двадцать первого, перепачканного почвой крота-стахановца, она получила значок с портретом какого-то говночерпия в круглых очках – то ли Гарри Поттера, то ли Берии (злые языки болтали, что это близорукий Робин Гуд), премию в сто деревянных рублей и служебный позывной «Очко». Специально для нее в оружейке хранился огромный запас патронов к маузеру К-96, который Захаровна наотрез отказывалась обменять на табельные «Беретты», полагающиеся охране здешнего филиала Аида, мотивируя это тем, что маузер принадлежал ранее легендарному комкору Котовскому.



– Пропуск! – повторила Очко Захаровна.
– Хуёпуск, – в той же тональности ответил Кукла, порылся по карманам и сунул в нос чекистке какую-то книжечку кумачового цвета. – На вот, читай, пизда заплесневелая!
– В развернутом виде, пожалуйста! – скрежещущим голосом потребовала действительно слегка покрытая плесенью старушка.

Вместо того, чтобы раскрыть непонятное удостоверение, протянутое к лицу местной церберши, Кукла хлёстко приложил её с левой в челюсть. Старушка поморгала подслеповатыми глазками и с грохотом обрушилась на костлявую пятую точку, широко раскинув сухопарые ножки.
– Вот ты чепушила! Валим! – Хобот схватил Куклу за шкварник и потянул за собой к появившемуся трамваю.
– Ах ты, блять, касатик! – Старенькое Очко мгновенно вышла из ступора и, откинув полу легендарной куртки, схватилась за рукоять маузера и выстрелила с бедра, как Клинт Иствуд. Послышался звук бьющегося стекла и чей-то противный, жалобный крик. Вынырнувший из тоннеля трамвайчик резко остановился.
– Двадцать два, – вслух сказала Захаровна, но, увидев странно кривляющегося машиниста в кабине за пробитым пулей стеклом, добавила:
– Кажись, перебор…

Все четверо только успели заскочить в вагон через переднюю дверь, как им вдогонку громыхнуло еще два выстрела. И то ли Захаровна растеряла сноровку на старости лет, то ли боженька сыграл в другие ворота, но она промахнулась в первый и, соответственно, второй раз в жизни.

– Надо съёбывать, пока нас тут не перестреляли, – Хобот открыл водительскую дверь и впихнул Рому в кабину. Там корчился раненный в руку машинист.
– Заводи свой ржавый электролобзик, *ля! Поехали, а то завалю нахуй! – гаркнул ему Хобот, и трамвай тут же тронулся.
– Рома, смотри за подранком, – скомандовал Хобот, а сам пошел в вагон к Кукле и Шмеерзону.

Трамвай летел под шестьдесят в кривых тоннелях по плохо освещенной одноколейке, люто скрипя всей своей татровской требухой на поворотах.
– А вы не подскажите, какая следующая станция? – вежливо поинтересовался Рома у истекающего кровью, после пяти минут молчаливой езды. По скривившемуся лицу немолодого лысеющего машиниста можно было догадаться, что следующая станция называется «Пошел нахуй», но он тихо ответил:
– Пересыпский мост.
– Да… Замечательная у вас работа. Давно вы так трудитесь?
Машинист молча кивнул, сморщив и без того кислое ебло в такую гримасу, будто Роме нужно выходить через одну на «Пошел нахуй-2».
– Даааа…везет вам, – протянул Рома. – Людей всяких интересных возите. Я тоже в детстве хотел быть машинистом на поезде.
«Ахуенно мне с тобой повезло! Еще и издевается, сучонок», – сказало лицо, а его владелец снова согласно махнул головой.

Пока Рома вел светскую беседу с раненным водителем, остальные пассажиры осмотрелись в вагоне и неожиданно выудили из-под кресел трясущегося джентльмена, который, услыхав выстрелы, затихарился, свернувшись на полу калачиком, крепко обнимая чемодан. Хобот молча выдрал черный кейс, предварительно ослабив хватку пассажира пиздюлиной с ноги по скрюченной спине. После чего, из карманов калачеобразного джентльмена мародер Кукла Геннадий без труда извлек мобильный и удостоверение сотрудника СБУ.
– Оп-па, красноперый. Уже позвонил корешам, небось, – сообразил Хобот и посмотрел время последнего звонка. – Так и есть, паскуда. Так, *ля, остановка по требованию. Экипаж, оплачиваем проезд и на выход, – сказал Хобот и с пыра продемонстрировал способ оплаты. Щедрый Кукла Геннадий раз пять оплатил услуги метрополитена с ноги, со всей дури пробив в кассу беззащитного мента, и поспешил к дверям за Хоботом. Шмеерзон в это время дышал на стекло и, вообще, делал вид, что едет в другую сторону.

– Лысый, какой километр? Шестой? Всё, тут тормозни! – заглянул Хобот в кабину. – С вещами выходим, конечная, – сообщил он Роме. Двери открылись, подельники выскочили из трамвая, и последний тут же рванул вперед.
– Где-то здесь должен быть боковая штольня, а в ней вентканал наружу выходит. Я тут как-то бывал. Пошли, – возглавил шествие Хобот.

Подельники прошагали по шпалам с полкилометра и вскоре, действительно, увидели неосвещенный боковой ход. Хобот зажег вспышку камеры на отжатой у опера мобиле и подсвечивал ей дорогу. Свод идущей на поверхность выработки оказался низким и неровным, и Кукла Геннадий, который замыкал колонну, несколько раз ощутил себя настоящим шахтером, пизданувшись головой об острые выступы. Шмеерзон, идущий за Хоботом, поскуливал в темноте и порывался вернуться назад, мучимый неясными, тревожными предчувствиями.

Предчувствия не обманули. Когда подземный коридор сузился так, что всем пришлось лезть на карачках, пузатый Шмеерзон застрял в самом узком месте и заголосил обрезанным Винни Пухом.
– Ой-ё-ё-ё-ёй, кажется, я заст'гял. Помогите. Ох, мамочка, мне таки ст'гашно, я не могу дышать. Если у меня случится п'гиступ клауст’гафобии, я разломаю эту пеще'гу в пух и п'гах пополам! Помогите!!! – взвизгнул Шмеерзон, задергал задними копытами и пару раз лягнул по голове пытающегося помочь Рому. Хобот попробовал тянуть толстяка за руки, но йух там – клизмообразная тушка только крепче засела в ракушняке.

– Д’грузья, я таки уже хочу какать. Когда я не'гвничаю, меня пучит, как жабу, – заныл Шмеерзон и с треском бзданул Роме в лицо. Рома от охуения засучил ножками и начал сдавать назад. После этого маневра Кукла Геннадий на себе прочувствовал, что реально значит «вротмненоги». Не успел он отплеваться от грязных дерматиновых сандалий фасона «Школярик», как до него докатилось выедающее глаза облако, и тут же раздался дикий крик, будто где-то рядом взывала отвратительная пещерная тварь типа гигантской полоумной землеройки. Отрезанные от света Кукла Геннадий и Рома, сбитые с толку газовой и звуковой атакой, испытали такой приступ паники, что, пинаясь во все стороны, чуть не угандошили друг друга во мраке, отползая назад.

Всё объяснилось просто. Орал хорошо зафиксированный Шмеерзон. Ему на голову залезла толстая беременная крыса и стала шкрябать лапками по обрамленной кудрями лысине, собираясь свить там гнездо. Старый еврей так ахуел с такой щекотки, что от страха не мог даже пикнуть, а только пердел, как мотороллер с пробитым глушаком. Крыса спустилась чуть ниже, залезла под воротник и немного поскребла спинку. Шмеерзон оцепенел и, в ужасе попердывая, ждал худшего. Потом мерзкая тварюка вернулась, продолжая щекотать шмеерзоновскую спину противным лысым хвостом, понюхала немытые кудри и решила попробовать аппетитное существо на зуб:
– Кусь, блять, – крыса вцепилась Шмеерзону в шею, но тут же съебалась в щель, напуганная звериными воплями, так и не успев распробовать кошерного мясца.



«Ба-ба-ба-блять…Й-й-й-йа такого ст’гаху нате’гпелся. И откуда только силы взялись? – недоумевал, заикаясь, в последствие Шмеерзон. – Ка-как п’гробка выскочил, м-м-м-меня будто вы-вы-выи-били чем-то. Обод’гал, конечно, бгюшко, но таки вы-вы-выиб’гался»

Затор ликвидировался, рассеялось марево жопного газа, и спустя несколько минут Хобот высунул голову из канализационного люка и огляделся. Перед бандитским взором предстал безлюдный, заброшенный завод с торчащими остовами каких-то конструкций и полуразвалившихся зданий. В одном из них беглецы остановились перевести дух, и Хобот расстегнул отобранный чемоданчик. Там не было ничего. Кроме пяти плотных, перетянутых резинками пачек, состоящих из стодолларовых купюр. Подельники возликовали.

– Опа, вот это улов! Полтос как с куста. По двенадцать с половиной на брата, – констатировал Хобот.
– Согласен, – радостно закивал Кукла Геннадий.
– Минуточку, д'гузья. Так дела не делаются. Давайте делить по сп'гаведливости. Вы видите как я из-за вас пост'гадал, – ткнул себе пальцем в распухшую шею покусанный. – Мне с'гчно необходима до'гостоящая медицинская помощь. А ви знаете этих в'гачей? Это же не в'грачи, это – нату’гальные чайки. Почему бы вам не взять по одной толстой пачке, а ста’гому больному человеку не отдать вот эти две тоненьких? А Гома еще совсем молокосос, и не знает жизни, у него и это даже пятиклассник выду’гит. Ему двух с половиной за глаза хватит.
– Так. Не баклань! Пачки одинаковые. Всем по двенадцать пятьсот и разбежались.
– Г'ажданин Хобот, п'гостите, ви знаете, может, эта крыса была бешенная. Мне с'гочно, с'гочно нужно на ПМЖ в Таиланд. Я слышал, на Самуи хо’гошо лечат от бешенства чудодейственным канабисом.
– А чем вы будете там заниматься, когда кончаться деньги, – насмешливо спросил обиженный Рома.
– Могу на ск'гипочке в т'гавести-шоу играть, могу бульбулято'гы из мусо'га делать, могу собак для ко'гейцев вы'гащивать, да я много чего могу. Отдайте мне мою заслуженную, искупленную русской к'говью долю, не дайте поме'геть, как последней собаке, а? Я буду вам оттуда писать, п’гисылать отк’гытки и дурианы, – стал давить на жалость старый еврей, но Хобот остался непреклонен.

Через три часа стая товарищей, исключая оставшегося по болезни Шмеерзона, сжимая в руках новые паспорта, прибыла на вокзал. Они и догадаться не могли, что по их следу идет неотвратимый **здец – несгибаемая чекистка Элеонора Захаровна Хлань, догнавшая на дрезине угнанный трамвай и вернувшаяся к месту высадки нарушителей…
__________________


Часть 6. Неслучайные встречи.

Элеонора Захаровна Хлань напала на след нарушителей только к вечеру, перед тем обстоятельно и с пристрастием допросив о предполагаемом маршруте бегства укусившую Шмеерзона крысу. Внимательный читатель, прочитав это, ухмыльнётся про себя и воскликнет вслух: «Да вы совсем ебанулись что ли, наркоманы херовы!? Как это крысу можно допросить?». Отрицать не будем – злоупотребили в первом абзаце, полдня пёрлись, представляя говорящую крысу, подписывающую показания кровью из собственного пальца. Но надо сказать в свое оправдание, что при профессиональном подходе к процессу добывания истины по делу любой запоет курским соловьём – будь ты крыса, украинский экс-премьер, антарктический пингвин или австралийский вомбат.

Чудом сохранившаяся в сырых катакомбах старушка недавно справила восьмидесятилетнюю годовщину, а выглядела на пятьдесят, правда, в сумерках и с небольшой натяжкой – например, если поймать её в этих сумерках, поставить раком и тянуть со всей силы за волосы. Дрябловатая кожа, изрядно напитанная известковой водой, обтягивала хорошо натренированные мускулы, суставы без залежей крупной поваренной соли и остальную пышущую здоровьем требуху. Захаровна пребывала в тонусе. К тому же за годы, проведенные под землей, у неё крайне обострился нюх.

Цепная сука подземной гэбни, прозябавшая в катакомбах последние полстолетия и ни разу не нарушившая инструкций, выбралась на поверхность и направилась к железнодорожному вокзалу. Бдительно озираясь и принюхиваясь, она шла по Екатерининской улице, стараясь не поддаваться холодным щупальцам охватывающей её паники. Под потертой кожанкой она крепко сжимала нагревшуюся от напряжения рукоятку верного маузера.

А вокруг бурлил неузнаваемый до безобразия город. Мимо неслись одетые в странную одежду стаи прохожих. Черно-белая офисная шушера с дерматиновыми портфелями, молодежь с проводами в дырявых ушах, будто по тайному сговору насравшая себе в пёстрые брюки и пешеходы среднего возраста, одетые в разносортную дрянь, шли, не обращая никакого внимания на вооруженную бабулю в довоенной тужурке. Отдельные блядовитые особи, ряженные в такое, что Захаровна постеснялась бы надеть даже под белье, давили фасон и высоко несли свои гордые лица, горячие телеса и потасканные личины. Только старики почти не изменились.

С удивлением старая коммунистка смотрела на сверкающие лаком бока дорогих автомобилей, неоновые всполохи реклам и неизвестные названия магазинов. Множество бутылок с иностранными надписями, плотными рядами выставленных в витринах, повергали ее трезвую душу в смятение. А обилие колбасных изделий в продуктовом магазине «Хлеб, канцтовары, пополнение счета» заставило желудок, поглощавший последние пятьдесят лет продукты с армейских складов длительного хранения, нервно тарахтеть и урчать в брюхе, как заведенный мопед «Карпаты». У всего увиденного было только одно логическое объяснение – ОКУПАЦИЯ, *лядь!

Из подворотни, около ресторана «Дичь» к ней кинулся странного вида парень, одетый в рубаху-косоворотку, вышедшую из моды во времена первого менструального цикла Марии Склодовской-Кюри, штаны цвета хаки с великим множеством карманов и обутый в высокие ботинки на толстой подошве. Ботинки были похожие на ту самую ленд-лизовскую обувку, в которых щеголял в 1946 году Павел Анатольевич Судоплатов, лично вербовавший молодую Э.З. Хлань. На щеке у парня красовался выполненный гуашью жовто-блакитный флажок, а на шее небрежно повязан бело-голубой шарф с надписью «Динамо Киiв».

– Слышь, капуста гнилая, лавруха есть? – на непонятном овощном наречии обратился к кавалеру трёх боевых орденов ботиночный франт.

«Задави меня студебеккер, если это не оуновский агент», – подумала Захаровна, привычно делая мысленное ударение в слове «агент» на букве «а», одновременно уходя с линии атаки и готовясь к превентивному поражению коленной чашечки опорной ноги противника.

– Бабах! – четко сработал маузер, произведя это самое поражение.

«Агент» истошно заорал, падая на тротуар. Обеими руками он ухватился за раненую ногу, скосив глаза на длинный ствол маузера, упершийся ему в подбородок. «Нихуя себе, сходил в спорт-бар за любимую команду поболеть», – пожалел себя фанатик. Он с трудом понимал, чего хочет от него вооруженная до зубных протезов старая сволочь.

– Тэкс, говно павианье, быстро изливайся: имя, звание, кем заброшен? И с какой целью ты, петлюровец злоебучий, в гаманке иностранные деньги носишь?

Захаровна одновременно с блиц-потрошением ловко шмонала пленного, рассовывая добычу во вместительные карманы кожанки:

– Ишь ты, гривны, *лядь! А где рубли?

– Какие рубли?

– Советские, какие ещё, буратино ты закарпатское! Что у тебя в кошельке? От деревянной пизды опилки? Где нормальные деньги?

Пленный молчал, с ужасом косясь куда-то за плечо страшной старушки, явно передознувшейся чем-то весьма забористым.

– Ты за спину мне не смотри, жопошник, на такие простенькие финты даже дети малые не покупаются, – хмыкнула Захаровна, но внезапно засуровела лицом, почувствовав затылком прикосновение пистолетного ствола.

«Девять миллиметров», – прилежно отрапортовала затылочная кость. На другом конце пистолета волновался капитан Небаба, крепко сжимая рукоятку. После позорного провала операции по задержанию Куклы и сотоварищей, он был переведен на унизительную для его высшего юридического образования должность дежурного по медвытрезвителю. Выстрел старого маузера привлек его внимание и изменил маршрут следования из вытрезвителя в оружейную комнату райотдела, для обмена табельного пистолета на карточку-заместитель.

– Брось пушку, ветошь старая, я из милиции, – внезапно севшим от волнения голосом пробулькал Небаба. Он впервые задерживал преступника, вооруженного лёгким стрелковым оружием, и очень боялся совершить какую-нибудь ошибку.

– Если я ее брошу, она выстрелить может, потому как шептало изношено, а настрел такой, что тебе и не снился, – презрительно сказала старая ветошь. – Где только вас набирают в полицаи румынские, таких остолопов. Лучше я его тихонечко положу, ага?



Небаба, не ожидая подвоха, провожая взглядом аккуратно уложенный на асфальт маузер, вдруг почувствовал, как его ноги отрываются от земли и взмывают в небо с такой скоростью, как будто их подбил пизданувшийся с вершины горы телеграфный столб. Захаровна, молниеносно извернувшись из положения «на карачках», сбила капитана с ног.

– Чвяк! – упитанная тушка Небабы шлепнулась на асфальт.

– Дадащь! – гулко кашлянул табельный пистолет, когда его стали выкручивать из руки хозяина жёсткие старушечьи пальцы.

– Даёбтвоюмать! – заорал динамовский фанат и схватился за вторую простреленную чашечку.

– Ты что, совсем румын? Батюшки! Гля, чуть ботиночки заграничные вьюноше не испортил. Вставай, со мной пойдешь. Ты теперь соучастник, как ни крути, – решила взять себе помощника Захаровна.

– Куда?

– Да тут недалеко. А будешь брыкаться, я тебя уголовке сдам или мудя прострелю, – пригрозила Небабе старая кошёлка и заставила хранителя правопорядка совершить уголовно наказуемое деяние, квалифицирующееся как разбой – раздеть до нижнего белья невезучего фаната и переодеться в молодежные шмотки, чтобы не палить преследующую группу милицейской формой. Захаровна также конфисковала ментовскую ксиву, а затем нахально присвоила себе ботинки несчастного фаната, видимо, исходя из соображения, что ношение подобного артефакта добавляет ей плюс стопицот к выносливости и минус тридцать к возрасту.

Попавший в тиски обстоятельств Небаба уныло плелся позади постоянно что-то нюхающей безумной старухи с перекинутыми через плечо трофейными шкарами. Гуськом они дошли до вокзала, вышли на платформу и увидели, как от неё начинает трогаться поезд.
– Уходят, негодяи. Быстро в вагон! – Захаровна ткнула в бок Небабу вороненым маузером.

«Нихуя себе, недалеко», – подумал капитан, прочитав бело-голубую надпись «Одесса-Москва», и хотел было рыпнуться в сторону дома к уютному продавленному креслицу, цветному телевизору и сомикам в аквариуме, но получил такого сурового направляющего подзатыльника костяной ногой, что чуть не сбил с ног проводника на входе в тамбур.

Захаровна пошепталась с проводником, который во время беседы понимающе кивал и испуганно таращился на суровою бабку, беспрерывно икая. Через минуту им тут же выделили два места в отдельном купе.
– Ну, подельничек, давай знакомиться, – Захаровна щелкнула никелированным замком и плюхнулась на пухлое купейное сиденье.

– Вы, вообще, кто? – ошарашено спросил капитан, когда они уселись друг напротив друга за столиком.

– Я – баба Эля.

– А я – Небаба Вася.

– Я вижу, касатик. Фамилиё твоё как?

«Касатик» ужасно уставился на вопрошавшую.

– В смысле?

– Чего вылупился, как баран на библиотеку? Фамилия, имя, отчество, год рождения, место работы. Быстро!

– Небаба Василий Васильевич, семьдесят четвертый, медвытрезвитель номер один.

– Теперь ясно… так бы сразу и сказал.

– Так я сразу и сказал.

– Поговори мне тут еще, баобаб таёжный. Будешь дупло открывать, когда я разрешу.

Вдруг дверная ручка задергалась, Захаровна затаилась и только через пару минут настойчивого ломания ни в чем неповинного железнодорожного имущества чуть приоткрыла дверь и выглянула в узкую щель. Там виднелись кудрявые белокурые волосы, торчала крупногабаритная грудь, и дрыгались наряженные в обтягивающие лосины длинные ноги, воткнутые в красивую, спелую жопу. Рядом стоял большой чемодан и огромная клетка с парочкой кроликов. Обладательница всего этого добра видимо не хотела ехать в Москву стоя в коридоре, поэтому ломилась в купе как пьяный дембель в закрытый туалет.

– Вам, *лядь, кого? – вежливо поинтересовалась Захаровна.

– Открывайте! Тут мое место! Двадцать четвертое! Вот мой билет! Я хочу уже сесть, наконец! – запищала тоненьким голоском блондинка.

– Вот же ж падло железнодорожное, а ведь мамой клялся, что обеспечит конспирацию… – проворчала себе под нос старуха и широко распахнула дверь, явив охваченного легким возбуждением Небабу. – Заходи, деточка, милости просим.

Не успела новая знакомая рассовать вещи, как в купе боком пролез толстый седоватый пассажир с двумя чемоданами, сердито выводя носом удивительное сольфеджо. Чудилось, будто в его рыхлом носу во время выдоха булькают сопли вперемешку с сушеными козявками, и он вот-вот высморкается, но по загадочным причинам не делает этого. Пассажир, оглядев попутчиков, прыснул смехом, хрюкнув так, что показалось, будто следом он прыснет зеленой соплёй в лицо Небабе из своей музыкальной носопырки. Но этого, к счастью, не произошло.

– Благословен будет сей динамический объект, ставший нашим временным пристанищем, и гостеприимный хозяин его, и волы его и ослы его! – возопил новый попутчик, после чего подмигнул как-то всем сразу. Беззастенчиво плюхнув увесистый чемодан на колени Небабе, он достал оттуда литровую бутылку водки, гигантскую индюшку-гриль, пять килограмм помидор-микадо, сплюснутую головку сыра и трехлитровую жестяную банку с атлантической селедкой.

– Вы в одну каску этот натюрморт собираетесь съесть, товарищ? – поинтересовалась голодная, как тамбовский волк, Элеонора Захаровна.

– Ну, «волы его» это понятно – локомотивы, а вот откуда в поезде ослы? – сердито проворчал Небаба, которому чемодан чувствительно прищемил пощаженные Захаровной мудя.

– Батюшка, а благословите еще и кроликов! Это не просто кролики! Это особая, выведенная в лаборатории порода в рамках программы «Санитары города»! Этих специально обученных боевых кролей выпускают по ночам на улицы, и они спариваются до смерти с распоясавшимися бродячими котами, собаками и бомжами! Питаются крысами и тараканами! Я эту пару на презентацию в Московскую мэрию везу! Там сама Ирина Собянина присутствовать будет! – пулеметно затараторила блондинка.

– В дополнение к вышеблагословленным – благословенны будут и кролы его, чего уж там! Один осел в вагоне точно наличествует – сие наш проводник, который меня в тамбуре кипятком ошпарил, сука богомерзкая. Присаживайтесь, бабушка, закусим, чем бог послал! – ответил сразу всем троим странный пассажир, основательно усаживаясь у окна и с хрустом сворачивая голову водочной бутылке…



В вагонах пассажирских поездов пьют. Все и всегда. Беззаботно пьют обгоревшие на солнце отдыхающие, жадно пьют вырвавшиеся на волю командированные, осторожно пьют молодые девушки, стремящиеся к интернет-возлюбленному через половину страны, радостно пьют перспективные молодые люди, едущие на похороны богатой бабушки. Пьют даже сами железнодорожники и сопровождающий состав наряд транспортной милиции – и те и другие исключительно по многолетней привычке, неискоренимой никакими реформами в их полувоенных ведомствах. Шестое купе в полном составе не стало ренегатствовать, а неумолимо двигалось по наезженной колее. Через два часа после отправления на столике томно покачивала обглоданными ногами недоеденная индюшка, катался, изредка прижимаясь к ней красным боком, последний оставшийся в живых помидор, жалобно позвякивали под столом два опустошенных водочных сосуда. Шел третий литр пути – время философских бесед…

– Вася, ты пойми – я же священник, хоть и бывший. То, что мы сейчас так много жрем и пьём – ни разу не чревоугодие, – владелец рыхлого органа обоняния, Говард Иванович Щи, сосредоточенно обгладывал крылышко, напоминающее по размерам детскую руку. – Чревоугодие – это когда жена предлагает тебе предаться утехам любовным, а ты так нажрался жареной картошки на ночь глядя, что тебе даже трусы снять тяжело. Давайте же выпьем и за прочие радости жизни. За грехи! Без них наша жизнь была бы просто жалким существованием.

И экс-священник со значением пронзительно посмотрел на владелицу боевых кроликов, которая сказалась «просто Наташей».

– А вообще, я как обладатель «Жигулей» люблю поезда. Поезд всегда доезжает до нужной остановки. А «Жигули» – это не машина, это – стиль жизни. Многие так живут: им давно пора на свалку, а они всё скрипят, разваливаются на части, сдают себя в ремонт, но коптят и зачем-то едут неизвестно куда. Давайте выпьем за то, чтобы мы всегда знали, куда едем.

Все выпили, в том числе молчавшая всю дорогу чекистка, а торопыга Небаба так резко опрокинул стакан, что расплескал себе часть напитка на лицо и уши: он очень хотел знать, куда едет.

Как известно, пассажиры в поездах не только пьют, но еще и занимаются всяким развратом. Чаще всего друг с другом. Пассажиры-одиночки нахально мастурбируют в туалетах. Другого объяснения, почему там все время занято, нет: ну, нельзя так беззвучно и долго срать и чистить зубы, честное слово. Капитан Небаба отчаянно хотел предаться этому самому разврату. И не как пассажир-одиночка с грубым бесчувственным кулаком, а в компании с белокурой владелицей хищной пушнины. Во время попойки он напускал столько флюидов, что пришлось открывать окно и проветривать купе. Глядя на кондиционные прелести спутницы, капитан и думать забыл про свои трудности и неумолимо шел на сближение. Закаленная в боях за свою поруганную честь Наталья, пившая наравне со всеми, держала дозу и дистанцию, несмотря на алкоголь и флюиды.

К концу третьей бутылки Говард Иванович залез на верхнюю полку, и вскоре оттуда раздался переливчатый храп. Старуха тоже начала стелить себе на второй полке. Ей мешал пьяный Небаба, который пихался и становился все наглее в своих ухаживаниях. Несколько раз он шутливо завалил Наталью на нижней койке, чисто полапать. Как только нахрапистый капитан вышел покурить, она спешно ретировалась в вагон-ресторан, предварительно поменявшись с Захаровной полками. Старушка, пробормотав слова благодарности, в которых слышалось добродушное «сучка», «больная спина» и «уважила», угнездилась на нижней полке, сунула оба пистолета под подушку и вырубилась.

Элеоноре Захаровне снился сон. Будто ей двадцать пять лет и у неё секс. И не с чудо-самотыком, сделанным по чертежам космического КБ «Мотор» специально для Валентины Терешковой, а натурально с актером Михаилом Пуговкиным. Пуговкин навалился сзади и яростно пичужил старушку. Удовольствия она от этого никакого не получала, и даже наоборот испытывала неприятное раздражение. Михаил Иванович долбил своим закаленным ледорубом долго и однообразно, как дятел-зануда. «Палочки должны быть попендикулярно!» – вдруг сказала звезда отечественного кинематографа, и фрикции прекратились. Захаровна не успела понять, что это значит, как ей тут же обожгло огнем девственный задний проход. Она пыталась вырваться из цепких пуговкиных лап, дергалась и извивалась и, в конце концов, обоссалась фонтаном от бессилья. Киноёбырь шарахнулся куда-то в сторону и наебнулся в невесть откуда взявшийся глубокий колодец. «Звезда упала», – подумала во сне Захаровна и перевернулась на бок.

Небаба проснулся от того что, кто-то ссал чем-то тепленьким ему в руки. Монументальное полотно «Дождь идет, а мы сквиртуем» изобразила на холсте из казенной простыни страдающая энурезом пожилая художница Э.З. Хлань. Тихий ужас охватил капитана, он неловко дернулся и рухнул с нижней полки на пол. Лежа под столиком, он старался припомнить, как в его объятьях очутилась эта старая качеля, и не мог. Фрагментарно он помнил, как вошел в темное купе, навалился на лежащую на нижней полке и выебал её на автопилоте в сухую и колючую, как кедровое дупло, пизду и пытался традиционно присунуть в непролазную жопу. Никаких других картинок мозг не показывал.

В это время просто Наташа добралась до вагона-ресторана и сразу же нашла себе компанию. За одним из столиков сидел светловолосый худощавый юноша и пил коньяк. При виде привлекательной дамы, штормовой походкой передвигающейся по вагону, мальчонка оживился. Он вскочил, шаркнул ножкой, подмигнул сразу обоими глазами, растянул ебало в три «ха-ха» и жестом пригласил за свой столик сисястую даму. Натали, качавшаяся по синусоиде, зашла на вираж и упала четко на указанное место.

– Сударыня, – восторженно обратился он к синегалице, – в cей поздний час я счастлив приветствовать в вашем лице эталон красоты и … – что еще так счастлив приветствовать юноша в этом пьяном лице, узнать так и не удалось.

– Не пизди. Наливай, давай, – перебила витиеватую чушь «сударыня», весело икнула и схватила бутылку...

Через пятнадцать минут такого непринужденного диалога, пара целовалась взасос. Молодой человек взволнованно шарил руками по выпуклостям и промежностям новой знакомой и всем организмом пытался увлечь ее в какой-нибудь укромный уголок. Барышня сопротивлялась без энтузиазма.

Когда бутылка опустела, просто Наталья поднялась с места и, сообщив, что ей нужно в туалет, скрылась за дверьми. Молодой человек томился минут пять в одиночестве, терзаемый подозрениями, что его тупо развели на коньяк, потом не выдержал и ломанулся следом. Минуя тамбур вагона-ресторана и коридор следующего вагона, он дошел до туалета и увидел любопытную картину. Его пассия стояла раком, просунув голову в разбитое дверное стекло, и пыталась открыть дверь.

– Наташенька, что вы там делаете?

– Где там? Это голова там, а я здесь. Споткнулась, упала лицом в дверь, стекло разбилось, и я застряла. Вооот…

– Кровь идет?

– Не знаю, но мне ни капельки не больно, хи-хи-хи…

– Сейчас я вам помогу, вы только не шевелитесь и не хохочите…Сейчас, сейчас… – юноша волновался: наконец-то удача повернулась к нему лицом в виде такой прекрасной жопы. Он потянул лосины с застрявшей и, отчаянно торопясь, снял с неё кружевные трусы.

– Ой, что вы делаете? Не-не надо, я так не хочу, – вяло запротестовала Наталья.

– Вы только не делайте резких движений, а то поранитесь. Стекла острые очень, а у вас такая тонкая лебединая шейка, – успокаивал её вежливый мальчуган, поглаживая по голой жопе и одновременно засовывая робкого хуйца в беззащитную щель.

Через три минуты всё было кончено. Обильно и прямо в зафиксированную блондинку, которая разоралась вдруг ни с того, ни с сего и задрыгала ножками, как самец зеленой игуаны в период гона. Проворный Рома Ухозад лишился девственности и скрылся с места преступления, не попрощавшись.

Той ночью в поезде «Одесса-Москва» не поебался только ленивый и еще один человек, да и то, потому что умер. В мире остались жить такие люди, как пчела из «Кривого зеркала», Вячеслав Малежик, Мэрлин Мэнсон и австрийский насильник Йозеф Фрицль, а почтенный Говард Иванович Щи приугас навсегда. После вскрытия, следствие установило, что смерть наступила в результате удушья. В носу убитого был найден загадочный эякулят неизвестного происхождения, а во рту помет, похожий на кроличий, которым и подавился Говард Иванович. Ушастых убийц, наложивших смертельную дозу в рот жертве, обнаружить не удалось. Они сошли с поезда через окно и, судя по оперативным сводкам, начали санитарить на добровольных началах где-то между Киевом и Крыжополем.

А капитан Небаба еще долго предавался бы кислым воспоминаниям, если бы не раздался настойчивый стук в дверь, и кто-то громко не сказал казенным голосом:
– Пограничная служба. Открываем, готовим документы.
__________________


Часть 7. Снова поезд.
Купе замерло. Да что там купе, весь поезд, включая вагоны, затих и мелко затрясся от страха перед предстоящими погранично-таможенными ощупываниями, хотя циничные железнодорожники успокаивали встревожившихся пассажиров, утверждая, что вся эта тряска в честь проведения синхронного опробования сливных педалей под покровом ночи. Вагоны, как и люди, не любят копающихся в их скрытых полостях профессионалов, поэтому таможенники, зубные врачи и проктологи лидируют в хит-параде ненавидимых профессий.

Внимательные глаза вошедших пограничников цепко обшарили обстановку купе, не упустив из виду катающиеся под столиком водочные бутылки, истертую рукоятку маузера, угрожающе выглядывающую из-под сверкающей наготой и морщинами жопы Элеоноры Захаровны и клетку с приоткрытой дверцей, откуда ощутимо тянуло зоопарком. Небаба, от которого не менее ощутимо тянуло ликеро-водочным заводом, и неподвижно лежащее тело на верхней полке завершали причудливый железнодорожный натюрморт с фруктами. От композиции «Душистая пьянь» разило сексуальными излишествами, потом и гавном.

Традиционно начали с самого тихого и беззащитного, оставив сложности на потом:
– Гражданин, вставайте, граница, – молодой пограничник со всей силы дергал мертвого Говарда Ивановича за холодную ногу. «Гражданин» игнорировал требование встать, пребывая уже в других мирах, где никого не волнует незадекларированная пачка долларов или залитый чаем штамп в паспорте. Решив, что пассажир вусмерть пьяный, служитель закона стал энергично растирать ему уши руками. После чего, отвесил трупу три увесистые затрещины, которые воскрешения также не спровоцировали. Такой холодок и вялость вывели пограничника из себя, и он больно ударил труп Говарда Ивановича прикладом. На равнодушном лице по-прежнему светилась издевательская надпись: «Да хоть распни, мне похуй», что еще больше взбесило стража кордона. И только после нескольких ударов, когда из приоткрытого рта бедного священнослужителя посыпалось кроличье гавно, погранец заподозрил неладное.

– Днепр двести двенадцатому! – пробасил в своё левое плечо с укрепленной на нём рацией старший, пощупав пульс на шее Говарда Ивановича. – В хвостовом вагоне обнаружен и задержан труп мужчины, перевозящий наркотики, предположительно опиаты!

– Хыр-пыр-шшшшшшш-протокол-*лядь! – возбужденно прокаркала рация в ответ и ждавшие своей очереди на потрошение пассажиров таможенники завистливо вздохнули. Обнаружение наркотиков сулило нехуёвые ништяки по службе.

Вопли радио-Днепра разбудили старую чекистку, она замерла с закрытыми глазами, не подавая виду, что проснулась, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям, некоторые из которых были ей в диковинку и явно не понравились. Ее синие динамовские трусы были приспущены до колен, и в заднем проходе свербило. Зверски болела голова, и под голой жопой угадывался какой-то очень знакомый твёрдый тупой предмет. «Это они у меня в жопе наркотики искали… похоже моим же маузером… ой, *лядь, как же мушкой всё расковыряли, а еще чекистами себя называют… пидарасы, какие же пидарасы….»

– Пидарасы вы, а не чекисты! – Элеонора Захаровна молниеносно перешла в положение «Стрельба Сидя На Жопе Без Трусов», выхватила маузер и щелкнула предохранителем. Пограничники мгновенно дематериализовались из купе, повергнув наземь таможенников и топча своими коваными ботинками нежные таможенные тельца. Зазвенели, падая на промазученый крупный щебень, рамы аварийных выходов из вагона.

– Днепр двести двенадцатому! Отцепляй нахуй хвостовой и вызывай спецназ! Вооруженное нападение на пограннаряд!

Полчаса спустя укороченный на один вагон состав увёз сладко спящих Куклу Геннадия и Рому Ухозада в Россию. Беглецы даже не подозревали, чего им удалось избежать, не прикладывая никаких усилий. Усилия приложили бдительные украинские пограничники и маневровый тепловоз, который, раскатисто попёрдывая в тишине украинской ночи трубными солярными пуками, отволок хвостовой вагон в тупик, в крепкие, гостеприимно распахнутые объятия спецназа.

Получив установочные данные на Элеонору Захаровну, о пропаже которой были оповещены все подразделения, командир группы спецназа почесал кирпичеобразный подбородок и сказал руководителю операции по освобождению заложников:
– Хуёвые дела. Старуха людей мочила, когда мы еще в подгузники ссались. Звони ментам, проси переговорщика, а лучше Гольдмана…

Степан Яковлевич Гольдман был позором своих родителей в частности и всего еврейского народа в целом, одновременно являясь гордостью местных спецслужб. Светило украинской психиатрии Яков Моисеевич Гольдман назвал сына Степаном, дабы русификацией девайса оградить чадо от житейских бурь, приближение которых он чуял своим хрящеватым носом в связи с подписанием Беловежского соглашения.
– В этой ст’гане, – любил приговаривать за ужином Яков Моисеевич, – ’гебенку, ’годившемуся с золотой ложкой во ’гту, полезнее быть чуточку ’гусским.

Высокооплачиваемый мозгоправ трагически ошибался в своих чаяниях и надеждах – русификация еврейского мальчика получилась слегка кривоватой, золотой ложки и рядом не валялось. Растя отпрыска, чета Гольдман всё больше укреплялась во мнении, что ребенка при рождении скорее всего уебали по мягкой еще черепушке золотым половником работы Бенвенуто Челлини: при выдающихся умственных способностях в областях гуманитарных наук и иностранных языков маленький Стёпа предпочитал скрипке боксерские перчатки. Худосочный мелкорослый пацан успешно боксировал в легком весе, сочетая спортивные успехи с употреблением алкоголя в подворотнях и жестокими избиениями гопников, обманувшихся его хлипким, типично ботаническим видом. Родители проливали слёзы, пытаясь поставить сервис-пак, и наставить сына на путь истинный, психиатрический, широко и ровно проторенный Гольдманом-старшим, но Степа неожиданно поперся в армию.

Растопив долгой отлучкой сердца обоих родителей, сержант запаса Степан Гольдман вновь поселился в родительском доме. Яков Моисеевич, полистав записную книжку с телефонами высокопоставленных знакомых, огромными трудами и материальными затратами приготовил сынку теплое и очень хлебное местечко старшего санитара, однако сын вновь подложил родителям некошерную свинью, устроившись на службу в СОБР, где он был единственным бойцом с дефицитом мышечной массы. Такого неблагодарного шлемазла, как Стёпа Гольдман, еврейская диаспора не припоминала со времен бабелевских Бени Крика и Фроима Грача.

Разбуженный среди ночи пьянючий Стёпа, которого ввели в курс дела по пути на вокзал, параллельно введя в его организм разбавленного нашатырного спирта, пошатываясь, шел к вагону, широко зевая и яростно скребя мудя. Стёпе было похуй с кем тереть, базарить и распутывать раскиданные рамсы – он хотел спать и водки. Еще хотелось побыстрее вернуться и допросить с пристрастием оставшуюся в его холостяцкой берлоге ебливую блондинку по поводу подозрительного зуда в его крепких спецназовских яйцах. На секунду оторвав от паха пятерню, Стёпа поздоровался с бойцами, блокирующими тамбур, вошел в вагон и сунул голову в купе, занятого террористами:

– Мадам, я дико извиняюсь за беспокойство, но я хотел бы переговорить пару слов за весь этот хипеж.

– Как зовут? – маузер в крепкой руке Захаровны подозрительно смотрел на появившуюся в купе говорящую голову, от которой несло тошнотворным букетом перегара и нашатыря.

– Стёпа, – голова приветливо улыбнулась и вдруг мелко задёргалась, закатив глаза под лоб:
– ОООБЛЯ! – из коридора послышались звуки, похожие на те, что издает чешущаяся об забор свинья.

– Пошел нахуй, Стёпа Обля. И по дороге позови мне местного начальника КГБ или главу обкома партии, – ствол маузера переместился на звуки свинофермы, безошибочно найдя нужную для гарантированного поражения точку на стенке купе.

– Они скоро подтянуться, а какой вам с них профит, бабуля? Решаю всё равно я. Да и люди они вспыльчивые, занятые: вы их на три буквы, а они вам без разговоров гранату под дверь. Оно вам надо, ехать дальше такой разбросанной? – Стёпа, пританцовывая туловищем в коридоре, продолжал скрести мудя, что не мешало ему оставаться профессионалом переговоров.

– Ты меня не пугай, щенок. У меня заложники. Имей ввиду, пущу в расход всех, еще и вас пару-тройку прихвачу.

– К чему эти репрессии? Эти мертвые, скучные люди? У вас в том месте, где голова, тоже, между прочим, не железяка, зачем там лишние дырки, которых снайпер может насверлить аж на раз-два-три? Я не хочу, чтоб вы вся дырявая, как дуршлаг тети Песи, и малоподвижная, как памятник Рабиновичу в Одессе, лежали в пластмассовых цветах и сосновом гробу. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути… Я пришел поговорить, как человек с человеком, но не для получить удовольствий, а предложить вам сдаться в хорошие руки. Желательно, целиком.

– Вьюноша, купи себе две разнополые ондатры и их разводи. А мне не надо тут блеять про хорошие руки.

– Вы как себе хотите, бабуля, но я вам говорю, как родной, отпустите поручни и слазьте уже с трамвайчика, вы реально приехали. Там вокруг стадо кондукторов пасется голов в сто, хотят обилетить вас до смерти. Всех на ноги подняли. Кстати, ваш начальник Карп Иванович Язь звонил, за вас сказал два слова, так что не надо шмалять в паровоз, война кончилась, и вас там за это уже не наградят.

– Ладно. Зайди, стрелять не стану. Может быть. Куртку сними, штаны приспусти до колен, правая рука на затылок, левая, соответственно, держит штаны, входишь жопой вперед по зеркалам, садишься напротив за столик. Шнель, глиста камуфлированная!

Степа, шустро исполнив всё предписанное Элеонорой Захаровной скотство, довольно удачно выполнил упражнение «заезд задним ходом в гараж», слегка зацепив боковым габаритом лицо Небабы, зачем-то сунувшегося под его левый локоть:

– Ну, рассказывайте…

– О! Коллега, у нас тут такой пиздорез твориться, рассказать – хууууй поверят, – почесывая челюсть, пробубнил Небаба.

– Это кто? – показал глазами на жертву ДТП Стёпа.

– Это мой внучок, – чистосердечно соврала чекистка.

– Рассказывай, я поверю, – кивнул Степа и начислил себе полтишок из недопитой бутылки: – Мадам, надеюсь, вы подтвердите, что принудили меня употреблять алкоголь под угрозой оружия?

Пока Степан молча допивал водку, восхитительно пьяный, а посему пиздливый Небаба рассказывал все как на духу.

– То есть вы, коллега, овладели гражданкой бабушкой нахрапом? – только и спросил похмелившийся спецназовец.

– Почему нахрапом? Обыкновенным хуем средних размеров, – честно ответил Небаба.

– Ах ты, паразит! Собственную бабушку! – Захаровна завелась не на шутку: такого позора она пережить не захотела.

– Вы знаете, товарищ, он всегда был хулиганом. Я тебе, внучек, сейчас такую крупную резьбу в жопе нарежу, заебешься затычку подбирать, чтобы кишки по асфальту не волочились! – старушка привстала и вдруг резко ударила сидящего напротив ябеду пяткой, обутой в ленд-лизовский ботинок. Голова капитана нелепо запрокинулась, он всей тушкой ударился о стену и потерял сознание.

Гольдман, уважительно посмотрев на бабку, налил в два стакана:
– Лихо. Так с пидарасами и надо. Мадам, выпейте со мной, кладите маузер на внучка и двигайтесь с вещами на выход. Мы его по делу паровозом пустим, а мой папа вам мигом соорудит сильное душевное волнение и шизофрению до кучи. Никакой тюрьмы, одно сплошное удовольствие – скучать вахтёром в дурдоме и кушать в полдник кисель с печеньем.

Элеонора Захаровна заколебалась: предложение было крайне заманчиво. Маузер уже опускал свой ствол, соглашаясь на почетную капитуляцию, когда на шум, произведенный капитанской головой в стенку соседнего купе, судьба скинула ей неожиданный козырь на раздаче. Из этого купе появился заспанный толстый поляк в пижаме:

– Какого хуя вы тут стучите, долбоебы? – спросил он по-польски, что прозвучало приблизительно так: «Кторый члонек панство пуканье тута?»

– Ты кто? – хором спросили стороны подходящих к концу переговоров.

– Я есть обывателем Польска, Йозеф Пшегужинский.

– Да ладно! – ахуел Степа, – сам Пшегужинский? Тот самый замминистра, который тогда в Смоленске ужрался в слюни и на правительственный самолет опоздал?

– Так есть, пан офицер, так есть.

С появлением такого высокопоставленного заложника старая террористка мгновенно расхотела пить кисель в дурдоме и совершила, как говорят моряки, «поворот все вдруг» – снова задрала ногу и припечатала Гольдмана по той же нехитрой схеме, что и Небабу: пятка – нос – стена. Степа не стал тратить время на потерю сознания и тут же зарядил ответку. Он взбрыкнул копытом и попал в лицо старушке. Волнистые морщины на скукоженном ебальничке сильно заштормило от пиздюли сапогом, но Захаровна выдержала, и, ударившись об поляка, отлетела в коридор, где угрожающе пёрнула, выронила маузер на ковровую дорожку и кинулась врукопашную.

Враги сошлись. Обменявшись пристрелочными плевками, они накинулись друг на друга с кулаками, оказавшись по разные стороны одного толстого поляка. Сила и молодость против мудрости и опыта. Эпохальная битва приняла столь нешуточный размах, что с неё можно было писать монументальное полотно «Евреи и русские делят Польшу». Территории Польши причиняли ущерб. Бедный Йозеф то и дело выхватывал по испуганному лицу чувствительные оплеухи с обеих сторон и пару раз его немножко придушили в пылу сраженья.

Вдруг Захаровна поднырнула между широко расставленными ногами польского туриста, извернулась, как гадюка, и впилась зубами в Стёпину ногу в опасной близости от расчесанных спецназовских мудей:

– Хрусть, *ля!

– Аааааа, йопта!!!

Победили опыт и женское коварство. Вставные челюсти Элеоноры Захаровны, изготовленные в свое время по секретному спецпроекту «Аллигатор-3», создавали давление до двухсот атмосфер. Этими гидравлическими ножницами, замаскированными под обычную ротовую полость, она помогала шпалоукладчицам – откусывала рельсы на строительстве метрополитена. Лишившись полукилограммового куска собственного мяса и получив тем самым боевое ранение, Стёпа Гольдман покинул переговоры и пополз на выход, впервые в жизни жалея, что не пошел по папиным стопам в медицину. Что характерно, яйца у раненого зудеть перестали.

– Передай там своим, что мне нужен вертолет, и живой я не сдамся, – крикнула вслед ползущему Захаровна и впихнула избитого поляка в купе.

– **здец, – сказал руководитель операции, выслушав покусанного переговорщика: Штурм отменяется нахуй. Пока. *лядь. Придется будить президента.

Выслушав напутствие разбуженного среди ночи гаранта конституционных прав и свобод, звучавшее примерно как: «Если! С этого ёбаного! Поляка! Хоть волосинка! С яиц! Если в Европе! Или в этой блядской! Польше! Хоть кто-то! Икнёт про заложников! Ты! Ты лично, ссука! Лишишься погон! Жопы! Своего уродского! Пятиэтажного! Особняка! Где никто! Даже кофе! Сварить! Не в состоянии! Своей жены! Которая! Даже отсосать! Не может! На Ленинградку! Поедет! Тварь! Учиться! А ты! В Раменское! Кирпичи! Класть! И говно! Возить! В тележке!», руководитель операции отдал необходимые распоряжения.

В небе над крышей вагона завис вертолет, снайперы в черных масках встали в полный рост, отсоединили магазины и вынули затворы из винтовок. Лёгкая тень, слабо различимая в ночи, вытащила на крышу щит из сотни килограммов качественного польского мяса, одетого в пижаму, и полезла по веревочной лестнице в бронированное брюхо геликоптера, издевательски помахав на прощание провожающим желтым ленд-лизовским ботинком. Слегка великоватый для старушечьей ножки трофей внезапно сорвался с ноги, и со стремительностью авиабомбы понесся к земле.

– Бздынь! – кованый каблук с дьявольской точностью уебал задравшего голову поляка в лоб.

Замминистра рухнул замертво. Польский гость, так боявшийся летать, не уехал от уготованной участи и на поезде. Вокруг собрались сочувствующие спецназовцы и потянули черные маски с голов. Руководитель операции уже представлял себе пышные похороны чиновника, на которых его будет проклинать весь польский народ, а он, чтобы хоть как-то искупить свою вину, отберет автомат у солдатика из почетного караула и застрелится на могилке ко всеобщему ликованию собравшихся.

В суете все и думать забыли про околевшее тело одинокого Говарда Ивановича. В отличие от польского товарища по несчастью, его не похоронят с почестями. А спалят в крематории «Херсонский Прометей» по улице Святой Инквизиции 8, где на двери висит зазывающая табличка «Заходите к нам на огонек». Не будет отпевания, заплаканных сослуживцев с венками из секонд-хенда и побитых скорбью родственников из Каракалпакии. Его сожгут, как вчерашнюю газету, и даже родные дети, которым обычно доверяют рассеять прах, не будут кидаться пеплом друг в друга с криками «Папочка, ты лучший!»

Судьба не пощадила Щи, но над польским народом, у которого ощущается легкий дефицит руководства, она сжалилась. Замминистра вдруг пришел в себя и сказал:

– Есче Польска не сгинела, – поднял ослабевшую руку, будто чокаясь с кем-то, и снова отключился.
__________________

Продолжение следует...

[ТимохА]

Часть 8. Встречают по одежке, а получаешь по ебалу.

Пока все украинские спецслужбы отвлеклись на поиски вооруженной и очень опасной Элеоноры Захаровны, Кукла Геннадий и Рома Ухозад благополучно прибыли в Москву.

Кукла Геннадий хотел курить. На перроне пассажиры и встречающие желание это удовлетворить не торопились, все куда-то спешили. Откликнулся только один любопытный, поинтересовавшийся в ответ: «А по вывеске усатой тебе не въебать?»

– Девушкаааа! Девушка, *лядь! Ну, наконец-то! Где это вы гуляете? Срали, небось? – Кукла Геннадий, опухнув ушами, добрался все-таки до сувенирного ларька на Киевском вокзале и, приплясывая, тарабанил в окошко.

Продавщица открыла и, услышав только последнее восклицание, густо покраснела: у неё действительно второй день бушевал понос, вследствие чего продажи катастрофически падали. К тому же, ей было неприятно услышать от незнакомца средь бела дня подобный вопрос и так вдруг. Она удивленно уставилась на покупателя, красная, как томатная паста херсонского мусороперерабатывающего завода.

– Спички дайте, пожалуйста, – нарушил молчание Кукла.
– Спичек нет. Но есть прекрасный Айфон со встроенной зажигалкой. Отличное качество, стильный дизайн, вай-фай.
– Шо?
– Блютуз, смс, ммс, эм пэ три, эм пэ четыре, эм пэ пять, – все больше увлекалась продавщица, пряча под стол дешевые спички.
– Переведи, студент, я нихуя не понимаю, что эта засранка щебечет.
– Также есть встроенный телевизор.
– Вот тебе и Москва, студент! Телевизоры в зажигалках! Ишь ты! – вертел в руках блестящую штуковину Кукла.
– Давайте вставим сим-карту, и вы сможете позвонить.
– Позвонить с зажигалки? А куда? Бабке моей можно? В Холодную Балку? У неё из электроники только слуховой аппарат. Вот удивится старая калоша!
– Позвонить можно только на другой мобильный телефон
– Аааа, наёбка, – разочарованно протянул Кукла Геннадий. – Ладно, покажи, как зажигалка работает.
Продавщица зажала кнопку громкости, и из разъема наушников вырвалось пламя.
– Сколько стоит?
– Всего десять тысяч рублей.
– Да ты ебанись! За зажигалку?
– Возьмите «Zippo» за пять тысяч, коллекционная модель «Мачо», специально для такого видного мужчины как вы, – быстро сориентировалась продавщица, доставая из-под прилавка потертую зажигалку, выменянную на утренний опохмел у местной проститутки с погонялом «Два стакана».
– Пожизненная гарантия, заправка бензином бесплатно.
– А чего она вся покоцанная?
– Мужчина, это практически антиквариат, произведено в прошлом тысячелетии, а точнее в 1999 году. Через сто лет будет стоить столько же, только в долларах.
– Получите. И шмыгалку-вогнык эту давай, – Кукла ткнул пальцем в телефон, вынул пачку наменянных у проводника рублей, широким жестом отслюнявил положенную сумму и прикурил от будущего антиквариата. – Пойдем, студент, Москву смотреть. Чао, девушка, чтоб тебе муж попался богатый и не негр.

Бывалый путешественник Кукла Геннадий брезгливо отмахнулся от кинувшихся к нему привокзальных таксистов, презрительно прошел мимо припаркованных у входа автобусов, сказал «Дутен кизи» высунувшемуся из окна ржавой «шестерки» земляку, вышел на обочину и сходу поймал бомбилу на новеньком «Аккорде».
– Пятьсот до Казанского, – сказал в приоткрытое окно Кукла Геннадий и, повернувшись к совершенно охуевшему от сутолоки Роме, пояснил: – В Ташкент поедем, студент. Там даже во время войны мухи и те не кусали. Тех, у кого деньги были, гы-гы-гы.
– Тысяча. На Комсомольской сейчас пробки, бензина больше сожжем, – услышав про деньги, сказал алчный бомбила.
– Шо, кредит за Хонду никак не выплатишь, дятел? За десять километров штуку заряжаешь, у тебя совесть есть? – Кукла опять повернулся к Роме: – Студент, у тебя скотч широкий есть?
– Зачем?
– Ебальник этому хондаводу заклеить, а то он у него, неровен час, треснет пополам…
– Семьсот! – выпалил бомбила и распахнул правую дверь. – Садитесь скорее, щас мне пизды наваляют за остановку в неположенном месте!
– йух с тобой, голуба, поехали за семьсот.

По дороге Рома вертел башкой по сторонам, как попугай, а Кукла Геннадий, оставшийся равнодушным к городским красотам, развлекался беседой с водителем:
– «Аккорд» у меня не кредитный, – рассказывал бомбила, лавируя между машин. – Я вообще-то писатель, а таксую по привычке. Я еще в советские времена таксистом работал на «Волге», потом перестройка, девяностые… Чем только не занимался – и водкой паленой торговал, и сникерсами просроченными, и картошкой мороженной. В общем, били меня тогда часто. И всё, что со мной происходило, я записывал… И однажды фартануло мне некисло – как-то подвез я одного писателя. Он по пьяни в наш городок из Китая приехал, ну, почитал по дороге мои рассказы… Хвалил сильно, сразу видно, разбирается человек в литературе. Бросил я тогда свой Челябинск, переехал в Москву и тоже стал писателем.
– Ух ты, а книжку свою подарите? С автографом? – подал голос с заднего сиденья Рома Ухозад.
– Так не печатают меня, сынок, – грустно сказал бомбила, и на его глаза набежали крупные, как вишня в украинских садах, слёзы. – Графоманом называют, издатели кликуху дали «Таксогоголь» и гонорары не платят. Хорошо, писатель этот мне еще раз помог: уже в Москве свёл меня с какими-то китайскими врачами, так они у меня почку вырезали. Хватило «Хонду» купить. Вот она меня и кормит, хватает угол в Братеево снимать, где Лужков дома построил на бывшей мусорной свалке, – таксист брызнул на щеку слезой, не стесняясь своих пассажиров. – Приехали, хлопцы, вот он ваш Казанский.
Кукла Геннадий, расчувствовавшись, протянул водителю пятитысячную:
– Возьми, однопочечный, тебе нужнее. Только не пропей, запчасти береги – печень алкоголика китайцы вряд ли купят.
– Спасибо. А печень писатель этот для себя уже застолбил. Так и сказал: «Если почка приживется, я себе печень заберу». Так что ни-ни.

Еще долго черный «Аккорд» стоял на площади трех вокзалов – водитель, включив аварийную сигнализацию, что-то усердно записывал в ноутбуке…

В поезде номер шесть сообщением Москва-Ташкент наши герои сразу же были очарованы атмосферой знаменитого восточного гостеприимства, которую усиленно источали все должностные лица состава при виде билетов в спальный вагон и туго набитых бумажников, из которых эти билеты вынимались. Оглядев двухместное купе, Кукла Геннадий довольно ощерился и скомандовал:
– Молодой, сгоняй к проводнику за стаканами и купи в вагоне-ресторане презерватив.
– Дядя Гена, а презерватив-то тебе нахуя? Ты кого **ать собрался? – попятился к выходу Ухозад.
– Дебил, презерватив мы на датчик дыма натянем, чтоб нас за курение в купе не натянули… причём без всякого презерватива. Выполнять!

Рома пулей вылетел из купе. Со стаканами была непруха – проводник выдал вместо них пиалы, а с презервативом и вовсе вышла форменная хуйня. Директор вагона-ресторана Кохар-акя, как две капли воды похожий на Лужкова в изгнании, причем сильно покусанного пчелами, продублировал Ромин вопрос:
– Эээээ, уважяимый, зачем пиризирватив хочишь середи белий ден? Патирпи, пока аллах не увидит.
– Нам прямо сейчас презерватив нужен! Честное слово! Дядя Гена долго не вытерпит! – по-женски прижал к груди пиалки взволнованный Рома.

Директор широко распахнул глаза и почесал кепку:
– Веди меня твой дядя Гена, да унесет его шайтан-пидарас! Я иму пакажу пиризирватив-шмизирватив!

В это время проводница Софья Николаевна Горелик, дама сомнительной свежести и несомненной поебаности, с удивительно пышной полуметровой копной волос на голове в виде птичьего гнезда, не останавливаясь, тягала тележку со всякой хуйней втридорога и настырно скреблась во все купе:
– Пиво, вода, печенье.

Кукла Геннадий, купивший пару пива, пригласил проводницу зайти, решив провентилировать вопрос о наличии напитков покрепче. Через несколько минут предприимчивая женщина принимала обстоятельный заказ от собравшегося покутить разбитного мужичка и даже разрешила покурить в купе, поведав, что датчики давно не работают. Кукла демонстративно достал зажигалку, но прикурил от телефона.
– Позвонить никуда не надо? – небрежно поинтересовался он.
– Обалдеть! Вот это техника! Племянничку в Сыктывкар можно? – удивилась видавшая виды баба.
– Сколько угодно.

Смекалистая Софочка осторожно набрала номер тетушки в Канаде, нажала сенсорную кнопку вызова и поднесла телефон к уху. Но вместо гудка раздался неприятный треск, что-то заискрило, щелкнуло и со всех щелей полыхнуло сизое пламя. Волосяной дом неизвестного аиста, укрепленный лаком, вспыхнул и занялся, как облитая керосином солома. Растерявшийся Кукла Геннадий попытался задуть огонек, но только раскочегарил его до размеров небольшого пионерского костра. Софья Горелик полыхала в полнейшем недоумении, от испуга цитируя противопожарные инструкции, а точнее журнал учета огнетушителей:
– Лицо, ответственное за приобретение, сохранность и контроль состояния огнетушителей, должно быть определено приказом по железной дороге... – закатывая кверху изумленные глазки, затараторила она, но тут Кукла пизданул её сверху подушкой, прибил остатки пламени и фонтан заткнул. Говорить она перестала, но вместо этого стала протяжно выть, как голодная гиена, и биться пришкваренной головой об двери.

Двери купе открылись, и на пороге нарисовался Кохар-ака. Дымя, вопя и дико воняя паленой курицей, ему на встречу вылетела страшная, как бубонная чума, Софья Николаевна и, сметая все на своем пути, метнулась к туалету. Кукла Геннадий только руками развел, дескать, ничего, дело житейское, отрастёт прическа, затянулся сигаретой и вопросительно уставился на узбека. Узбек, как и его клон экс-градоначальник, не любил пидорасов и жесткой рукой пресекал во вверенном ему составе гей-стычки, гей-сражения и гей-парады. А тут – на тебе – стоит гомосятина да еще и курит. Втащив Рому за шиворот в купе, он без разговора зарядил Кукле Геннадию в табло свободной рукой:
– Нна, пидарасина усатый! Нна тебе пиризирватив!

Кохар-ака проездил по стальным магистралям тридцать лет и в совершенстве владел секретной системой боя в ограниченном пространстве «кумган-кутак», передающейся среди узбекских железнодорожников из поколения в поколение. Кукла с грохотом осыпался в рундук для багажа, в пути следования задев своей усатой тыквой поднятую полку. Узбекский ниндзя ловко утрамбовал ногой выступающие части куклиного тела, с грохотом захлопнул рундук и сел на полку:
– Якши! Заперли шайтана, типерь ибат не может никаво ни разу! Ехай спокойно, только ссат не ходи с лавка – пидарас убежит, пиризирватив украдет и твой *опа выибит.
– Ты кого пидарасом назвал, абизяна щелеглазая? – заорал из узилища очнувшийся Кукла Геннадий. – Гандоны, они ж универсальные, не только для хуя, гавно ты верблюжье!

Узбек осторожно приоткрыл рундук, готовый незамедлительно пробить контрольный в голову и вкрадчиво спросил:
– Расскажи, уважяимый, зачэм пиризирватива возжелал и зачэм маей работнице костер-башка делать?
– Да хотел его на датчик дыма натянуть, чтоб нас не натянули, а тут эта швабра с телегой припёрлась и говорит, что датчики у вас не работают нихуя, кури, говорит, не ссы… Покурили, *лядь, у меня половина лица отнялась с такого курения, а у швабры все гнездовье выгорело…Негде аистам теперь селиться…

Кохар-ака смущенно почесал увесистый кулак: – Эээээ, нихарашо получилось, уважяимый… сизниг исмингиз нима?
– Менинг исмим Геннадий Богданович, – ответил Кукла, от пиздюлины чудесным образом начавший понимать по-узбекски, – илтимос, ёрдам беринг, вылезти из этого ебучего ящика.
– Ставя перед гостем еду, дай свободу его рукам! – возопил директор вагона-ресторана: – Бакыт! Бакыт! Есть телефон? В вагон-ресторан звонить буду, пусть накрывают столы!
– А где ваш чудо-патефон? – спросил Рома вылезшего Куклу.
– Да вот, заглючил слегка, – и Кукла Геннадий достал из-под стола оплавленную бесформенную хуйню китайского производства.

… Не прав был Киплинг, говоря, что Запад и Восток не могут сойтись вместе. Он никогда не ездил в узбекских поездах с туго набитым бумажником в компании человека, стоящего по неписаной табели о рангах выше начальника поезда. Через несколько часов наши герои уже совершенно забыли о неприятностях в начале пути, их желудки лопались от обилия вкусной еды, а головы – от неиссякаемой восточной мудрости, которой их пичкал Кохар-ака.
– Рана от языка не заживает, а от кулака заживёт, – говорил он, меняя лёд в грелке, которую Кукла прижимал к отведавшей «кумган-кутака» части лица.
– Дядя Кохар, – встрял в неспешный разговор взрослых порядком захмелевший Рома, – а вам по вере можно водку пить?
– Ээээ, юноша, сказано: «Ради друга даже яд испей», чего уж про водку говорить, – наставительно покачивал толстым пальцем узбек, покачиваясь в такт вагона, громыхавшего колесами на стыках рельсов: – Ты кушай, кушай, пустой мешок стоять не будет…

… Уже опробованы были все национальные яства, которые только можно было приготовить на ходу. Уже готовились в Ташкенте к встрече дорогих гостей многочисленные домочадцы Кохара-аки. Уже увесистые пачки долларов были скручены в тугие рулоны, упакованы в презервативы и помещены для беспрепятственного прохождения таможенного контроля в самое надежное место – прямую кишку многострадального Ухозада. Уже состав остановился на сорокаминутной стоянке в Оренбурге – последней стоянке перед российско-казахской границей. Уже мечтал Кукла Геннадий о мягкой постели, направляясь по перрону в сторону своего вагоне, крепко сжимая в одной руке пьяного в уматень Рому, распевающего во все горло «Сияй, Ташкент, сияй Ташкент – звезда Востока, столица дружбы и тепла», а в другой руке – объёмистый полиэтиленовый пакет с зеленым чаем, который подарил ему щедрый узбекский ресторатор, как вдруг какие-то серые личности метнулись к нему явно с недобрыми намерениями, наподобие грабежа. Отважный Кукла, бросив на заплеванный асфальт свою ношу, намеревался было применить разученный приём «верблюд ломает спину пустынному волку» из «кумган-кутака», но был сбит с ног простым контрприемом «подкованным ботинком по еблу».

«Занимайся каратэ, не занимайся – всё едино отпиздят», – грустно думал Кукла, уткнувшись натруженным лицом в пакет с чаем и чувствуя, как на его запястьях защелкиваются наручники.

[ТимохА]

Часть 9. Особенности цыганского гостеприимства.
Полицейских-героев любят все. Бросающий последний здоровый зуб на алтарь спасения всякого беспомощного лошья в подъездах, авианосцах и застрявших лифтах, патологически честный, но критически ебанутый полицмен воспет американским кинематографом до такой степени, что католическая церковь хотела канонизировать «крепкого орешка». И поставить у райских врат, вместо придирчивого и нудного Пети, крутить ключами на тренчике от пистолетной кобуры и отгонять ссаными тряпками всяких негодяев, лезущих без очереди. Ибо только очень святой за одну зарплату будет так неистово корячиться, цинично попирать законы физики и правила дорожного движения, между делом стреляя в живых преступников и случайных прохожих. И потом героя не тягают годами по прокуратурам и следственным экспериментам, не кричат: «Покажи, как ты стрелял, подлец! Отсюда вынесли семьсот человек!», а увозят укрытого клетчатым пледом на машине с мигалкой, дают кофе в пластиковом стаканчике и медаль. Герой залит мутной всеобщей любовью, потому как воплотил несбыточную народную мечту – перебил всех виноватых и теперь на свободе будет беззаботно поебывать спасенную по ходу пьесы сисястую тёлку, позвякивая медалью.

Но с недавнего времени светлый и чистый образ полицейского потускнел. В символ неподкупной пизданутости кинули гавном. А точнее – президентским ребрендингом. В ряды героев автоматически затесалась всё ментовское поголовье большой страны. Полицейскими стал и маленький сутулый поросенок-участковый, гоняющий незаконных старушек с семечками, и хряк-дежурный по медвытрезвителю, потрошащий карманы клиентуры, и просто свинья – начальник РОВД, собирающий желуди-ништяки с потерпевших, преступников и оперов-подсвинков. Даже главный боров страны, министр внутренних дел, сидящий с ногами в казенном корыте с нажористыми помоями, и тот внезапно ополицеился.

Только один сотрудник оренбургского управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков стал полицейским заслуженно. В отличие от своих коррупционно-благоразумных коллег, майор Иван Борисович Дыба действительно отличался неподкупностью до идиотизма. Его ненавидели даже потерпевшие. С первых шагов на поприще охраны правопорядка Ваня обзавелся двумя партийными кличками, данными ему оторопевшими сослуживцами, – «И.Б. Анько» и «Буратина».

Внебрачный сын одного святого, Ваня, с детства искал справедливость. Но ему не везло: справедливости не было нигде. Учась еще в школе, он увидел, как одноногий трудовик выпиливает себе новый резной протез из ножки от пианино в актовом зале, и сообщил об этом завучу. Но вместо благодарности, огреб полную жопу болючих подсрачников деревянной ногой от мстительного ветерана труда, оказавшимся родственником кого-то из руководства. Весь трудовой путь Дыбы в милиции был борьбой невезения с несправедливостью. Он постоянно ловил тех, кого не надо. Помогал, кому нельзя, отпускал тех, кто не заплатил. И сыпались тумаки, как из рога изобилия, на Ибанько Буратиновича от коллег и начальства.

Дыба отвечал коллегам и непосредственному начальству перманентными пьянками на рабочем месте. И ладно бы просто пил, это многих славный путь. Но Дыба взял себе моду в процессе возлияний прилюдно вербовать агентуру из числа водворенных в «обезьянник» бомжих, с последующим скреплением договора о негласном сотрудничестве аццкой еблей прямо на секретных документах. Иван Борисович красиво раскладывал важные бумаги в качестве простыней на массивном дубовом столе с полустёртым временем штампом «МГБ СССР. 1952 г. Инв. №786354» и неистово скреплялся.

Сослуживцы крошили с досады зубы на помятые, а в особо тяжелых случаях сильно обоссанные бумажки с грифом «Секретно. Экз. единственный», начальство зачеркивало в календаре дни, оставшиеся Дыбе до пенсии, но увольнять незадачливого майора не спешили – сын начальника отдела заканчивал юрфак, поэтому вакантное место следовало беречь. Ничего не подозревающий о причинах такого попустительства Дыба охуел от безнаказанности настолько, что пьяным уснул на газоне перед областным УВД в обнимку с одной из сквиртующих бомжих. Но и тут повезло – коллеги успели его унести, разоружить и жестоко отпиздить за углом, до того, как начальник вышел на обед. Озабоченный переломанными ребрами, Иван Борисович на время прекратил бухать и возмечтал о серьезном, громком и беспроигрышном деле, способном принести ему подполковничъи погоны. И сидящий перед ним Кукла Геннадий виделся его трезвому оку главным фигурантом этого дела.

– Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде, – на этом вежливый полицейский кончился: – Фамилия, имя, отчество, сука! – дико рявкнул Дыба, листая паспорт задержанного, и Кукла Геннадий немного перетрухнул:
– Турдыниязов Фрегат Мухтарович. Точнее – Корвет. Да, Корвет. Вильгельмовичи мы, – Кукла в который уже раз помянул всуе оставшегося в Одессе Васю Хобота, стараниями которого он обзавелся такими зубодробительно-нечитаемыми паспортными данными. Единственное достоинство новых документов было в том, что их настоящий хозяин не числился в розыске за отрезание половых органов сотруднику правоохранительных органов, а спокойно себе лепил куличики в песочнице Одесского дурдома №2 имени доктора Зойдберга.
– Следствие располагает данными, что вы пиздите, как Незнайка в Солнечном городе, – майор, постукивая по ладони паспортом, слепил классическую паузу по Станиславскому:
– Кукля Артур Богданович, цыганский барон, проживаете по адресу Розы Люксембург 42, в городе Оренбурге, род занятий – продажа наркотиков со склада.

Услышав свою настоящую фамилию, Кукла Геннадий от ужаса припустил было жидким в штаны, но тут же смикитил, что цыганским бароном он не был даже в подростковых поллюционных снах. Гордо выпрямившись на расшатанном стуле, он крепко сжал полужопия, не позволяя себе спугнуть ужас в штаны, и сделал удивленно-брезгливое лицо, будто только что съел живого почтового голубя:
– Артур и корвет – это сильно разные вещи, гражданин начальник. Вы меня с каким-то Артуриком невнятным перепутали.
– Ага, разные. Ты мне еще сейчас парить будешь, что у тебя в пакете чай зеленый, и что статуи львов возле твоего дома не с крыльца Центральной районной больницы спижженые.

У Куклы Геннадия действительно были львы, украденные сорок лет назад из больницы, но не из Центральной районной, а из Областной детской клинической, к тому же львы были плюшевые. Пока уличенный в краже животных морщил лоб, вспоминая, кому он сбыл мешок затасканных детских игрушек, в соседнем кабинете коллега майора Дыбы молниеносно и профессионально закончил допрос Ромы Ухозада:

– Документы! Так… Задависвечка Леопольд Сергеевич… Лёпа, а что это портрет дорогого товарища Бенджамина Франклина у вас в паспорте делает в количестве пяти штук?
– Товарищ капитан, там же только два портрета было моих, остальные, наверное, вы по ошибке положили…
– Точно два было? Может быть, один твой, а я четыре положил? По ошибке?
– Да, да, да, товарищ капитан! Ну, ошибся, с кем не бывает?
– Свободен, давай-ка пропуск подпишу.

Меж тем, в кабинет Дыбы зашел сутулый очкастый капитан в накинутом поверх форменного кителя местами белом халате, держа в руках огромную кружку свежезаваренного ароматного чая.
– Разрешите, Иван Борисович?
– Вы, криминалисты, вообще охуели в атаке! Я вам два часа назад направил на исследование полтора килограмма растительной массы! А вы чаи гоняете, вместо того чтобы законность и правопорядок охранять у себя в лаборатории! Я напишу рапорт начальнику управления! – нисколько не стесняясь Куклы Геннадия, завизжал Дыба, брызгая слюной на каждом восклицательном знаке. – Заключение когда будет готово?
– Оно готово, Иван Борисович, – эксперт сунул под нос Дыбе кружку с чаем. – В исследуемом веществе содержится различные полифенольные соединения танина, эфирные масла, кофеин, теофиллин, глютелины, альбумины и дохуя еще чего.
– На уголовную ответственность всей этой хуйни хватит? – ошарашено спросил майор.
– Это чай, Иван Борисович, – устало вздохнул эксперт. – Угощайтесь, я всё равно эту кружку выкидывать собирался: тяжелая очень, руки устают.
– Зелёный? На минералке? А с каких это хуёв наш наркобарон по ночам чай килограммами таскает?
– Иван Борисович, а вот это самое интересное, – сунув Дыбе кружку, эксперт начал трясти перед лицом майора какими-то бумагами. – Наш задержанный не Артур Богданович Кукля, а совсем наоборот. Вот дактокарта, пальчики нашего клиента с артуровскими не совпадают, а я лично в прошлом году ему пальчики откатывал, ну, помните, когда в его «Жигуаре» восемьсот граммов стирального порошка «Дося» нашли?

Эксперт густо покраснел от негодования, вспомнив, как начальник управления отлистал ему всего с десяток стодолларовых купюр из пачки банкнот величиной с силикатный кирпич, а потом порылся в карманах форменных брюк с красными лампасами и добавил сорок шесть рублей мелочью на покупку стирального порошка. А уж про знаменитую машину барона Артура знали не только менты – ее знал весь город. Ибо владелец слыл личностью противоречивой, одновременно питая слабость к вещам несовместимым – к британской роскоши и отечественному автопрому. В припадке слабости он и скрестил «Жигули» копейку с Ягуаром ХJ. От англичанина взяли главную запчасть – блестящего хищника в прыжке. Остальные малосущественные детальки остались жигулевскими, кроме торчащей из капота позолоченной телескопической оглобли китайского производства. К оглобле экономящий на бензине барон нередко привязывал дрессированных медведей, которые обильно срали на асфальт, помечая маршрут «Жигуара», и, закусив удила, доводили до нервных припадков инспекторов ДПС. Вместо заднего стекла, висело роскошное махровое полотенце с тиграми. Оно красиво развевалось на ветру, что, в комплексе с оглоблей, придавало машине сходство с настоящей кибиткой. В «Жигуаре» не было основного недостатка Ягуара – ограничения максимальной скорости электроникой на отметке в 250 км/час, по той простой причине, что не было ни отметки, ни электроники. И хотя такую скорость патриарх автомобилестроения мог развить, только случайно зацепившись фаркопом за самолет, барон гордился им, потому как машина была полностью бронированной, включая махровое полотенце.

Тут у барона конкурентов не было – единственный соперник на ниве бронирования самодвижущихся корыт по классу В-7, местный вор в законе Трофим Анатольевич Капуччини по кличке Трофим, несколько лет назад отдал богу душу, поскользнувшись на обледенелых ступеньках ресторана «Скарабей». Обычно никто не умирает просто так, от скользких ступенек, но когда они помогают встретиться виску и железяке, такое случается. Двутавр стальной горячекатаный, в виде переднего бампера на трофимовском ГАЗ-3102, проделал в голове авторитета неизящную и несовместимую с жизнью дырку с одного удара. Преемник смотрящего сдал угловато-стремную «Волгу» в металлолом и на вырученные деньги купил себе неброский Х-6. А ресторан скоропостижно сгорел от неосторожного обращения с дворником, который случайно заперся в холодильнике и связал себе руки скотчем за спиной в наказание за не посыпанные песком ступеньки. Как установило следствие, запаниковавший в закрытом пространстве дворник пытался разжечь костер методом трения собственного тела о стенки морозильной камеры и в результате поджог на себе свитер из верблюжьей шерсти, что привело к возгоранию всего здания. Эти подробности из жизни сильных города сего Кукла узнал от майора Дыбы, который сопровождал ошибочно задержанного к выходу из управления, поминутно извиняясь от имени органов внутренних дел и награждая пинками под жопу от себя лично.

Оказавшись на воле, Кукла глубоко вдохнул загазованный оренбургский воздух, прикурил сигарету и, оглядевшись по сторонам, узрел унылую фигуру Рому Ухозада, который терпеливо ждал освобождения своего старшего компаньона.
– Дядя Гена, а мы сейчас куда, в гостиницу? Я есть хочууууу! – заныл Рома, мелко тряся головой.
– В гостиницу, подельничек, мы всегда успеем. Деньги есть, чего не жить? Только вот хочется мне сперва в глаза тому кренделю посмотреть, из-за которого меня мордой по асфальту возили. Фамилия подозрительно похожа на мою…

Расспросив прохожих, подельники вышли на улицу Розы Люксембург. Уже на подходе к искомому адресу Кукла Геннадий услышал обращенный к нему оклик:
– Артур Богданович, здравствуйте! – премилая девушка, лет двадцати пяти, так искренне и открыто улыбалась невзрачному алкашу, что тому впервые за последний год захотелось простого человеческого тепла в виде разнузданной ебли. – Меня Александра зовут. Я соседка ваша. Видела фотографию в газете, и мне о вас так много рассказывали, что я даже заочно влюбилась в вас немножечко, хи-хи-хи.

На самом деле, Александра Сергеевна Достоевская одухотворенно любила только деньги. Деньги не спешили отвечать взаимностью учительнице русского языка и литературы: они обходили десятой дорогой сотрудников бюджетных организаций. Но Сашенька обожала их несмотря ни на что: грязных, помятых, мелких, потрепанных жизнью – любых. Она пылала платонической любовью к недосягаемым дензнакам крупного достоинства. Более приземленное, сладострастное чувство посещало её при встречах и расставаниях с обычными купюрами номиналом до тысячи рублей. К мелочи Александра Сергеевна относилась тепло, и можно сказать, по супружески – их встречи носили регулярный характер. И конечно, не чаяла она души в зарубежных представителях бумажного счастья.

Школьников она тоже любила, но гораздо меньше мелочи. Исключительно из любви, Достоевская давала пятиклассникам диктанты, надерганные из Набокова, на которых сыпался даже самый злостный отличник Гога Гдедушкин, сдавала на макулатуру новые тетради с сочинениями и школьные парты на металлолом. Повинуясь слепому чувству, она создавала разнообразные кружки, общества с ограниченной ответственностью и ветеринарные курсы имени доктора Ватсона. Но все ее начинания заканчивались плохо. Её ловили с партами на горбу и подмышками, полными тетрадей. Никто не хотел записываться в кружок помощи вымирающим японским канарейкам и в общество светлой памяти физрука. Японских канареек дети в глаза не видели, а физрук к тому времени еще не умер. Она получала выговоры за отклонения от школьной программы, но не унывала – бойко пиздила все, что попадало под руку. Под руку обычно попадали чужие учебники, мобильные телефоны и сменка.

Чтобы хоть как-то разжечь ответное чувство, она устроилась психологом на полставки в специнтернат №1 и создала там благотворительный фонд «Дауны за здравый смысл» и «ДЦП не болезнь, а способ передвижения». Но счета пустовали, и любить там было нечего. Тогда Александра Сергеевна стала выносить с продленки железные кровати по частям, пряча их под одеждой, и сдавать на металлолом. И какой-нибудь интернатовский завсегдатай долго не мог понять, почему у его кровати сначала пропадают ножки, потом спинка, а через пару дней он и вовсе спит на голом полу. Её поймал бдительный, внезапно проснувшийся сторож, когда она, обнаглев под покровом ночи, перла двухъярусную кровать на себе через хоздвор. Старый извращенец пытался выебать и отпустить грабительницу, но у него не встал, и он сдал её ментам. Александра порешала вопрос натурой, вернулась на работу, но затаилась и сменила тактику.

Она решила воспользоваться сезонным гололедом и обильными снегопадами, кидаясь под колеса автомобилей. Первое же дело принесло отчаянной девице тридцать тысяч рублей, сотрясение мозга и пару сломанных ребер. Бросившись за легким заработком на проезжую часть во второй раз, она потерпела сокрушительное фиаско. Её сбил экипаж ДПС, оформлявший первое ДТП с ее участием. Со словами «хуясе ты спортсменка» гаишники участливо пнули распростертую на проезжей части потерпевшую по едва сросшимся ребрам и вместо больницы доставили ее в следственный комитет, где следак убедительно потребовал у нее неукоснительного соблюдения правил дорожного движения, просветив заодно о наличии статьи за мошенничество. После чего Александра Сергеевна решила зарабатывать на собственных абортах, пользуясь удивительной способностью своего организма мгновенно беременеть даже от помахивания мужскими трусами в радиусе ста метров. Оставалось втереться в доверие к обеспеченному трусоносцу, что она и попробовала сделать, увидев местного наркобарона.

Уже привыкший в полиции к обращению «Артур Богданович», Кукла Геннадий сориентировался быстро:
– Немножечко и заочно, говоришь? Хы! Ну, пошли.
– Куда?
– К тебе. Пожрать есть чего? Трудно говорить о любви на голодный желудок. А у меня еще и секретарь некормленый.

Такой шанс Сашенька упускать не стала и решила пойти ва-банк. Но пошла к себе в дом и предложила гостям чечевичный суп, гречневую кашу со шкварками, квашеные помидоры и себя. Рома накинулся на суп, шкварки и помидоры, а Кукла Геннадий на все остальное. «Остальное», ликуя, заманило Куклу Геннадия в сарай под предлогом показа чуда природы – трехглазой, но одноногой курицы, где упало на сено и широко раскинуло ноги. И не просто разбросала копыта абы бы как, а именно эротично. И не сам широкий жест конечностями восхитил Куклу Геннадия до эрекции, а полное отсутствие трусов между ними.

Ебля в сене – занятие больше щекотное, чем приятное, но лжебарон с таким энтузиазмом ринулся в копну, в полете срывая с себя подтяжки, что почти слету вонзил свой видавший виды хуйц в ошибившуюся учительницу. Через три минуты все было кончено. Александра Сергеевна с удовольствием отметила, что сделано это было в неё и весьма обильно.

Голые женщины тоже бывают умны, и Сашенька не сразу заговорила о свадьбе – минут пять она потерпела. Кукла Геннадий противоречить не стал, и в надежде выебать шуструю бабенку еще разок в более удобном месте, заявил, что готов в ЗАГС хоть послезавтра. Саша ни на чем не настаивала, но попросила хотя бы показать их будущий дом. «Говорят, там феерично», – сказала она. Кукла Геннадий цинично повел ее к баронскому особняку, здраво рассудив, что максимальной угрозой его наебавшемуся всласть организму будет грубая нецензурная брань, как известно, не виснущая на воротнике его несвежей рубашки.

Троица подошла к огромным кованым воротам. Кукла Геннадий неуверенно нажал звонок, и ворота тут же открылись. Охранник вытянулся по стойке «смирно». В глубине двора, огороженного двухметровым забором, вольготно раскинулся огромный трехэтажный домина. Все мыслимые архитектурные эффектности и украшения присутствовали в этом доме, причудливо переплетенные и сжатые между собой, словно брикет горохового концентрата, отчего дом барона в народе носил почетный титул «Миллион баксов. Проёбанный, причем бездарно». Крыльцо особняка охраняли два надраенных до блеска бронзовых льва в натуральную величину. Внезапно отворилась позолоченная китайская дверь, и на крыльце появился хозяин.

Кукла Геннадий удивился до ахуения, возведенного в степень бесконечности. На Куклу смотрел он сам, только одетый, как нелепый дурак. В глаза бросилась треуголка с приклеенными буклями и белый волочащийся по земле фрак. Поверх фрака блестела золотая цепь в виде сарделек «Молочные» в натуральную величину, а в волосатой груди запуталась зеленоватая икона, похожая на картину Пабло Пикассо «Женщина в шляпе». Украшали композицию «Наркобарон Мюнхаузен» пышные могучие усы, золотые перстни на пальцах рук, более похожие на кастеты, и браслеты из того же благородного металла, протяженностью от локтя до запястья.

– Это еще что за конкурс двойников на выезде? – грозно спросил всех сразу владелец иконы от Пикассо. – Кто пустил? Федор? Вывести в поле и расстрелять. Шучу, шучу, – барон подошел ближе и стал внимательно изучать свою потасканную копию. – Ты кто такой?
– Кукля Геннадий Богданович, – пробормотал забывший о конспирации Кукла.
– Как Геннадий?! – ахуела учительница, почуявшая подвох уже при выходе хозяина. – Так ты не Артур? Не барон?
– Нет, я – сварщик из Одессы, – скромно потупился Геннадий и ковырнул носком испанскую плитку, которой был вымощен баронский двор.
– Как так?! У меня же овуляция сегодня! Я…я…не знала…Артур Богданович… Я думала он – это вы, и там, на сене, растерялась как-то…О! Меня изнасиловали! – засуетилась Александра Сергеевна.
– Да не пизди ты, марамойка! Сама без трусов шлендрается, а еще учительница! – Кукла Геннадий захотел даже немножко переебать лгунье лопатой, прислоненной к жопе одного из львов. На крики выебанной с подвохом быстро собиралась толпа. Печального вида молодые люди с огромными клетчатыми сумками модели «мечта оккупанта», набитые мобильниками, наборами ножей и углошлифовальными машинками; пожилые и не очень цыганки в пестрых длиннополых юбках, промышлявшие по рынкам гаданием и кесаревым сечением дамских сумочек; разнокалиберные дети–попрошайки – вся эта шумная толпа, кочевавшая некогда по Бессарабии, а ныне с успехом подвизавшаяся на ниве прямых продаж и воровства, громко обсуждала сходство из вожака с неизвестным типом. Хай стоял, как на токийской бирже.

– Тихо, *ля! – цыганский Наполеон с трудом поднял вверх отягощенную золотым запасом Нигерии длань и шум мгновенно угас: – Собрание акционерного общества «Ромалы и сочувствующие» переносится на завтра, всем разойтись по рабочим местам, капусту рубить!

Двор моментально опустел, по всей видимости, дисциплина в диаспоре поддерживалась бароном железной, а точнее – золотой рукой, чему свидетельствовали многочисленные зазубрины и вмятины на мягком металле перстней-кастетов. Спустившись с крыльца, он, как вокруг статуи, обошел застывшую фигуру Куклы Геннадия, чему-то хмыкнул в свои роскошные усы и распорядился:
– Фёдор, бабу и пацанёнка постереги покамест, а у нас с этой ксерокопией разговор будет. Дооолгий разговор…Да и скажи ребятам, пусть начинают яму долбить в собачьем вольере, – барон внимательно осмотрел долговязую сутулую фигуру Ухозада: – Метр восемьдесят на семьдесят примерно, и пусть поглубже выкопают. Забетонируем, если что. А вас, Геннадий Богданович, я попрошу пройти в дом.

Кукла Геннадий, деревянно перебирая конечностями, поднялся вслед за хозяином на крыльцо. Через полчаса взаимных расспросов, сверки родимых пятен и формы яичек выяснилось, что детдомовец Геннадий и сирота Артур – братья близнецы, разлученные во младенчестве цыганами. По этому поводу барон решил устроить маленькое веселье. Рома Ухозад был освобожден из-под стражи, и, после рекомендаций Куклы Геннадия, угостил барона отменным зельем из старых запасов. Хозяин приказал приказал принести водки с закусью и привести Александру Сергеевну. Через час вся компания в самом веселом расположении духа вывалилась во двор.

– Федя! – позвал барон Артур, – запрягай в Жигуар медведей. Цугом пойдем! Душа праздника просит. Гена, ты за руль, а я из люка править буду. – Когда шестеро медведей были готовы, Кукла Геннадий послушно уселся на водительское кресло, а Рома и Александра Сергеевна забилась на заднее сиденье. Близнец высунулся по пояс из люка и гаркнул заправским кучером:
– Ннно, пошли косолапые! Подскоком пошли, красивые! – хлопнул кнутом, натянул вожжи, и медведи рванули.

Звенели бубенцы, срали медведи, визжала сзади Александра Сергеевна, лицо барона трепал ветерок первейшей свежести – и цыган поймал кураж:
– Квакушка! *лядь ты сизая, а не голубка, ланфрен ланфра, перестайвайся, твою мать, перестрайвайся! Румыны, гре-гре-гре! Гре-ки, гре-*ля *ля *ля! Тире сука тире! Страус – певчая птица, отпусти на волю! Ха-ха-ха у вас вся спина белая и *опа в крошках! Привет-привет, минет-минет! Пошли, залетные! Завтра всех подкую, будете цокать! – бессвязно выкрикивал он и щелкал кнутом. На улице Ленина медведи вынесли машину на тротуар. Учительница русского языка обливалась слезами и пыталась выпрыгнуть из безумной повозки. Рома удержал её от этого опрометчивого поступка за маленькую сиську фасона «ищи свищи».

– Эякуляция! *опа делает па, парадокс парадного – парадигма поребрика, – продолжал выкрикивать густым басом в сторону прохожих усатый кучер, – Папа-па-парам…Кеннигсеп-папа, хоррроший городишко, все засрали. Железобетон плывет кролем! Ахуеть! Припев! Ва ва ва! Ин ин ин-на секунду, на секунду опоздал в тундру! Это красиво! Ломай меня! Двигай снами, Фрейд! Наяривай лохматкой, наяривай! Угар нэпа – выебать бесплатно некого! Все по сто евро! Цирковой медведь зимой сосет педали! Бабушка, почем килограмм кротов? А по ебалу? Ну, не хотите, как хотите, никакой, *лядь, духовности! Шампанского дюжину взял бы, а оно поштучно! Ваинственные муравьи утонули в местном сортире! Цэцэцэцэцэцэ! Баян! Ааааууууууумммммм, – хлестал все чаще кнутом барон, и медведи набирали скорость.

Пересравший Кукла Геннадий жал на тормоза, но скорость не менялась, тяжелую машину не так-то легко было остановить. Рулить тоже не имело смысла. От возгласов барона, шума машин и криков ахуевших прохожих медведи совсем ополоумели, и ломились, куда выпученные глаза глядят.

– Дегенерат-мозоль! Травинка, жимолость, гавно! Ура! Пля пля пля пля пляп не ляпай на меня, свинья! Рис рис рис рис рис сука! Кланц кланц, граб совсем мертвый! Та что ж такое! Опять попятили всю хуйню! Из тюбика лезет котлета с глазами! Аааааа, *ля прёёёёёёёт! – барон орал все громче, шестеро косолапых уже неслись, не разбирая дороги, по вспаханному полю в сторону леса, а Жигуар болтало по колдоебинам. Внутри плакали, подпрыгивали и драли ногтями обшивку попрощавшиеся с жизнью пассажиры.

Вдруг раздался ужасный треск – машина врезалась в первое попавшееся дерево. Медведи, оборвав сбрую, разбежались по лесу. Вылетевший из люка барон валялся на травке, не совсем понимая, что произошло. Через несколько минут он пришел в себя:
– Славно прокатились, давно такого не было, - он распахнул заднюю дверцу и с силой потрепал по щеке Рому. – Ну, химик, ну, ты дал! Сработаемся! Сегодня снимите квартиру, отдохнёте, а завтра поговорим о деле.
– Я могу сдать одну комнату, – пропищала невредимая и предприимчивая Александра. Потерпевшие крушение удивленно на неё посмотрели и молча побрели в сторону города.
__________________

[SpaceBar]

Он вдавил педаль тормоза в пол. Старенький "Фиат" заскрипел и замер посреди трассы, выхватывая светом фар из темноты распростертое на асфальте тело.
- Ни хера себе - прошептал Сёма и, открыв окно, заорал - Слышь ты!
Человек на асфальте дернулся и сел.
- Вот му***! - выругался, Сема и рванул ручку дверцы.
- Ты, что? Больной? Твою мать, придурок! Я же чуть тебя не переехал!
- Ни чего страшного - человек покряхтывая от натуги, встал и отряхнул брюки - Я Олег.
Сема обалдел от бесцеремонности и невозмутимости Олега.
- Я тут отдыхал - Олег широко улыбнулся – Знаете, прошел пешком слишком много за сегодня и решил отдохнуть.
- Ты долбанутый идиот! – Сема плюнул под ноги и подошел к своей машине – Ты бы еще в черное оделся, точно потом кишки с колес сматывал. Придурок.
Сема нырнул в теплый салон «Фиата» и посмотрел на Катю, которая всего месяц назад стала его женой, мирно спящую на заднем сидении.
«Фиат» сердито заревел и умчался в ночь. Олег усмехнулся и достал телефон.
- Все нормально….Да, задержал как договаривались на семь минут….Он в твою сторону двигается….Ага, отлично, выдвигаюсь к точке…Отбой.

***

Саша не спал уже сутки. Вино, которое везла «Скания», купленная на двоих с кумом, имело срок доставки всего трое суток. А кум как назло заболел. Куш был слишком хорош, что бы его упускать и Саша, оставив заболевшего кума дома, рванул в рейс один.
Глаза болели, было ощущение, что под веки насыпали песка, даже моргать было больно. От сигарет уже першило в горле. Музыка, включенная для поднятия тонуса, раздражала. «Хорошо, хоть трасса пустая» подумал Саша, вглядываясь в темноту. Его внимание привлек мигающий огонек вдали. Саша заранее сбросил скорость и к моргающему огоньку приблизился уже «накатом». У обочины стояла симпатичная девушка, держа в руке мигающий фонарик.
Саша покрутил головой в стороны. Кругом был лес. Намеков даже на жилье не было. «Плечевая. Высадили» подумал Саша и нажал на тормоза. Правая дверца гостеприимно распахнулась, и Саша крикнул – Подвезу.
- Спасибо – ответила девушка и легко забралась в кабину – Я Лена.
Саша как мог обаятельнее улыбнулся – Я Саша.
«Скания» плавно набирая обороты, понеслась по трассе.
- Я в Москву вино везу – что бы завязать разговор начал Саша
Девушка улыбнулась, но разговора не поддержала.
- Куда едешь? – напрямую спросил Саша
- Тысяча восьмисотый километр трассы М5 – она грустно улыбнулась
Саша прокрутил в голове карту.
- Погоди, там же….это же между Шацком и Шиловом.
- Ага – она согласно кивнула красивой головой. В ее кармане запищал мобильник.
- Алё….Ага, молодец…Я поняла….Хорошо….Пока
Саша с сомнением посмотрел на свой мобильник, связи не было.
- А что за связь? – спросил он ее
- Местная – она опять очаровательно улыбнулась
- Слушай – Саша начал подбирать слова – Лена, как такая девушка как ты, оказалась ночью в лесу одна?
- Тебя ждала – незамедлительно последовал ответ
- Ну да – с сомнением покачал головой Саша
- Правда – она посмотрела на него – Ты все поймешь позже. Но поверь, я ждала именно тебя.
- Зачем – глупо спросил Саша
- Тебе бы остановиться надо и поспать, хоть пару часов.
- Тебя не спросил – сердито отмахнулся Саша
- Правда, может поспишь?
- Мне ехать осталось всего три-четыре часа, нет смысла останавливаться – Саша закурил и, закашлявшись, выкинул сигарету в окно – Тем более я опаздываю.
- Как знаешь – она пожала плечами и щелкнула наманикюренными пальчиками, мотор фуры заглох.
- Что за х*р*я? – Саша посмотрел на Лену
- Останавливайся и спи – она потянулась и зевнула – Не бойся, ни деньги, ни груз нас не интересуют.
- Ты что сделала? – Саше вдруг стало страшно
- Заглушила мотор – она улыбнулась – Долго объяснять, просто поверь, я умею.
Лена посмотрела на изящные часики.
- Вот, всего пара часов. А я тебя разбужу. Честно – она улыбнулась.
- До хрена у тебя ума – Саша повернул ключ зажигания, дизель мгновенно завелся
- А я сказала, что ты не поедешь – Лена щелкнула пальцами и двигатель послушно замолк – Не выводи меня из себя. Я могу и поломку организовать, так что лучше поспи.
- Кто ты? – от страха у Саши зашевелились волосы на голове
- Ты спи, а я расскажу тебе историю, и ты все поймешь.

***

Молодожены собрались в Тольятти к друзьям по институту. Учебный год был закончен, впереди было лето. Сидеть в душной Москве не имело смысла, а потому на семейном совете было решено двинуть навстречу природе и воздуху. Благо, что у одногрупника дача была в самом живописном уголке Жигулевских гор.
Папа мужа был видным дипломатом, потому у молодой семьи в распоряжении всегда был собственный автомобиль. Прикинув, что лучше авто или поезд, решили все же ехать на своей машине.
«Тойота» легко преодолевала русские дороги. Ехали вдвоем. То и дело останавливаясь, что бы поглазеть на села, города и просто красивые места. Последний ужин был в Старой Рязани. Муж, не послушав жену, выехал в ночь.
На пути из Шилова в Шацк на встречу «Тойоте» вышла фура.
- И что? – тихо спросил Саша замолчавшую Лену
- Они погибли – Лена вытерла слезы – Водитель фуры опаздывал и не спал несколько суток. В ту ночь он решил, что доберется до Москвы. Но в самый ответственный момент….он уснул за рулем. Это стоило жизни трем людям.
- Водила то же погиб? – тихо спросил Саша
Лена отрицательно помотала головой.
- Я была на пятом месяце беременности.
- Ты?!
Лена с ужасом посмотрела на Сашу.
- Я проговорилась….
- О чем? – Сашу опять объял страх – Вообще, ты кто?! Почему именно я?! Что вообще происходит?!
- Не кричи – Лена подняла ладонь – Не кричи, я все объясню.
- Что объяснишь? – Саша попытался покинуть кабину, но за спиной услышал, как Лена щелкнула пальцами. Саша подергал ручку двери – заперто.
- Что! Твою! Мать! Здесь! Происходит! – у Саши началась истерика.
- Кричать бессмысленно – спокойно сказала Лена – Кругом лес. На трассе еще десять минут не проедет ни одна машина. Я не собираюсь тебе причинять вред. Наоборот.
- Что ты несешь, дура! – Саша вдруг заплакал – Дура! Дура!
- Я призрак – Лена развернулась к Саше лицом – Мой муж тоже. Мы охраняем этот участок дороги. Нам это не поставили в обязанность – мы сами вызвались.
- Бред – Саша хрипло рассмеялся
- Навстречу нам ехал «Фиат Браво». Молодожены Семен и Катя. Мой Олег их задержал на семь минут, что бы ты успел проехать опасный поворот, в котором вы столкнулись бы…
- А зачем тогда было меня останавливать? – Саша вдруг успокоился и поверил Лене
- Потому как через…- она опять посмотрела на часики – час и двадцать минут, ты попал бы в другое ДТП. Ты уснул бы за рулем. Так что поспи.
Лена грустно улыбнулась.
- А вот и Сема с Катей
Из-за поворота вылетел и пронесся мимо «Фиат», мазнув светом фар по лобовому стеклу «Скани».
- Такого не бывает – Саша ошалело посмотрел вслед красным огонькам «Фиата»
- Бывает – Лена на минуту замолчала, потом вскинула голову и улыбнулась – Муж.
По шоссе, засунув руки в карманы брюк, шел парень.
- Ленка! – издалека крикнул он – Выходи давай, дело есть.
- Мне пора – Лена улыбнулась – А ты поспи, вино не пропадет и менеджер сегодня нажрался, так что опоздает на час. Время есть.
Она выпорхнула из кабины грузовика и подбежала к Олегу. Саша все еще удивленным взглядом смотрел на них и, вдруг, словно очнувшись, рванул дверцу.
- Как вас называть-то хоть?
- Ангелы сна – прокричала в ответ Лена и махнув на прощание рукой.
Через секунду две фигуры пропали в темноте.

***

- Ишь ты – усмехнулся Саша – Ангелы сна.
Он поплотнее укутался в одеяло и начал засыпать….

© БеSпалева

[El'Dorado]

прикольно..
не смешно только мне?

[SpaceBar]

ну это... отдельной темы по историям нет...